Путь к себе

— Лика.

— Так-таки и Лика? Жаль, что я не Антон Павлович. Могли бы переписать историю, на этот раз со счастливым концом. Но ничего, сойдет и так. Не менять же мне имя. Вы не возражаете?

— Нет.

Лика не могла удержаться от улыбки. Чувство нереальности происходящего охватило ее. Вокруг свистят пули, рев моторов, грохот, где-то впереди бьется стекло, а она готова кокетничать с этим невозможным человеком, для которого, похоже, чувства опасности просто не существует.

Он покрепче обхватил ее за талию, не переставая говорить;

— Итак, Лика. Что бы это значило? Лидия, Людмила?

— Елена.

— Ну конечно. Прекрасная Елена. Как это я сразу не догадался! А все из-за темноты. Теперь-то я ясно вижу, что вы — Елена. Просто читаю по вашему лицу.

Они вышли на Садовую. Выезд из подземного туннеля был перегорожен троллейбусами. БМП, урча, таранил препятствие, но пока безрезультатно.

Рядом бежали люди. Один из них, размахнувшись, бросил бутылку с зажигательной смесью. Заполыхало.

— Ах, ублюдки! — крикнул Виталий. — Отведайте коктейльчика Молотова.

Впереди кто-то дико закричал. Люк передней машины, лязгая, распахнулся, оттуда посыпались солдаты.

Лика и Виталий, пригибаясь, перебежали к темному зданию ресторана «Арбат». Кого-то несли, бесчувственное тело обмякло, рука бессильно свисала до земли.

Лика отпрянули, зажав кулачком рот. На асфальте, прямо под ее ногами, растеклась густая лужа крови.

— Этого уже не собрать, — горько проговорил Виталий. — Мер-р-завцы, они за все заплатят, за каждую каплю.

Лика уткнулась лицом в его плечо. Он гладил ее по мелко вздрагивающей спине, шептал какие-то успокаивающие слова, но Лика не слышала его. Мысли путались. Погиб человек, почтя на ее глазах, она видела его кровь на асфальте. Погиб! Какое безнадежное слово. Ниточка жизни оборвалась, и никто уже не в силах восстановить ее.

Она подняла голову и сухими, лихорадочно блестящими глазами посмотрела на Виталия. Он был мрачен. И куда только подевалось его балагурство.

— Он… умер? — спросила дрогнувшим голосом Лика.

— Боюсь, что так. — Он склонил голову. — Но мы живы и будем стоять до конца.

БМП, пятясь, ушли в туннель. Все затихло. Люди потянулись обратно к Белому дому.

Лика крепко держалась за руку Виталия. Напряжение не отпускало, все внутри натянулось, как струпа, вот-вот лопнет. Они молчали, слова вдруг потеряли всякий смысл перед лицом крови и смерти.

Все cнова сгрудились вокруг Белого дома. Шел пятый час утра. Дождик сеял не переставая. Внезапно все огни на Кутузовском проспекте разом погасли, все, даже бессонные в эту ночь окна домов. Там, где только что светилась жизнь, — темный страшный провал.

Лика в ужасе зажмурила глаза, не в силах смотреть туда. Ей вдруг показалось, что под ногами у нее разверзлась бездна. Сейчас их всех засосет, как в черную дыру, и ничего уже больше нн будет.

Виталий обнял ее, озябшую, дрожащую, и прижал к себе, прикрыв полами куртки. Через тонкую ткань рубашки она слышала биение его сердца, вдыхала запах табака вперемешку с запахом пыли, пота и дождя, что-то мужское, сильное, терпкое и чувствовала себя женщиной воина, вернувшегося с поля битвы. Он еще не остыл от схватки, ноздри щекочет запах пороха, в ушах звучат боевые кличи, и он обнимает ее небрежно и вместе с тем осторожно, как долгожданную награду за отвагу в бою.

— От меня, наверное, пахнет как от мускусной крысы, — шепнул он ей. — Как-никак вторые сутки здесь.

Лика потерлась щекой о его рубашку.

— Очень хорошо пахнет, — шепнула она в ответ.

Он приподнял ее лицо за подбородок, внимательно и серьезно заглянул в глаза, ничего не сказал, лишь плотнее запахнул куртку.

Забрезжил рассвет. Стали видны осунувшиеся, усталые отсыревшие волосы, серые тени под глазами. Достоверной информации не было, но появилась надежда. Откуда-то стало известно, что в ГКЧП раскол, войска переходят на сторону Ельцина, из Тулы и Рязани летят на подмогу десантники, а Язов сложил с себя полномочия. Слухи эти ничем не были подкреплены, но все без устали повторяли друг другу, что все идет к концу и Горбачев якобы уже обратился к народу из Фороса.

К десяти часам стало уже окончательно ясно, что никакою штурма не будет. ГКЧП лопнул, как мутный, зловонный пузырь на болоте.

— По «Эху Москвы» ребята слышали, что они сейчас драпают во Внуково, — возбужденно рассказывала дама с усталой челочкой над припухшими от бессонной ночи глазами. — Шкуры свои спасают.

— Вот бы поймать их… — мечтательно сказал кто-то.

— А что, — ответили ему. — Айда во Внуково, всех там и накроем.

Лика слушала вполуха, не особенно вникая в то, о чем говорили вокруг. Внутри будто что-то отпустило, затянутая сверх всякого предела пружина зазвенела и, вместо того чтобы лопнуть, тихо развернулась и теперь проворачивалась на холостых оборотах. Лика наслаждалась пустотой и бездействием, как обжора радуется минутной передышке между трапезами.

И тут она вспомнила о Мите. Он, наверное, где-то здесь, разыскивает ее. А она… Хочется ли ей, чтобы он сейчас ее нашел? Пожалуй, нет.

Лика искоса посмотрела на Виталия. Он стоял поодаль, засунув руки в карманы, и разговаривал с каким-то человеком. Почувствовав на себе ее взгляд, он повернулся и подмигнул ей.

Лики вспомнила, как давеча согревалась у него на груди и улыбнулась воспоминанию. Нет, она решительно не хочет сейчас видеть Митю. Что-то произошло за эту ночь, неуловимое, но важное, и Мите здесь места нет. Слишком тесно, хлопотно и суетно все выйдет.

Гаденькая, какая мыслишка, подумала Лика и гут же мысленно закрыла для себя этот вопрос. Пусть все идет своим чередом, а там будь что будет.

Часам к двенадцати люди стали расходиться. Усталые, счастливые, они прощались друг с другом, чтобы никогда больше не встретиться. Все понимали это, но понимали также и то, что навсегда останутся родными. Слишком много было пережито за эту страшную ночь, чтобы когда-нибудь забыть. Они уходили победителями, измочаленными, но нe сломленными, несмотря ни на что.

— Ну что. Прекрасная Елена? — сказал Виталий. — Победа все-таки осталась за нами. Я думаю, это стоит отметить. Приглашаю в мою берлогу.

— У меня машина, — отозвалась Лика.

— Даже так! Неплохо, вполне в духе времени.

Он небрежно обхватил ее за плечи, и они зашагали в сторону американского посольства, где терпеливо дожидался верный «жучок».

Все было странно: и то, что она сидит босая на ковре в квартире практически незнакомого мужчины, и то, что чувствует себя при этом совершенно естественно.

Виталий оказался профессиональным фотографом. Вместе с несколькими приятелями он снимал обшарпанный подвал мрачноватого серого дома на Солянке, снимал за вполне символическую плату, поскольку все предприятие имело статус творческого объединения и под этим соусом пользовалось различными льготами.

Подвал разделили перегородками на отдельные «берлоги», провели коммуникации и отделали кто во что горазд, чем Бог послал.

Обитало их, здесь пять человек, два фотографа и три художника, жили своеобразной коммуной, но на ноги друг другу не наступали, уважали творческую независимость.