Путь воина

— Но в таком случае для меня она завершится плахой, — рассмеялся Вечный Пленник, нервно пощупывая пальцами свои ножи. — К «в? ечному плену» я уже кое-как привык, а вот к плахе пока нет.

Они вышли из шатра и сели за длинный дубовый стол, опоры которого были врыты в землю. Лагерь суетился чуть ниже, вокруг подножия холма. Ржание лошадей, голоса и пальба в воздух, которой кто-то, скорее всего, слишком запоздало праздновал победу…

— Ты все же решился перейти на службу ко мне?

— Пока нет, повелитель повелителей.

— Сделаю тебя сотником.

— Пока только решаюсь служить Карадаг-бею.

— Его аскеры в одном лагере с аскерами Тугай-бея?

— Отдельно. Два хана одной ордой править не могут. Как не поместить одну стрелу в два колчана. Когда предложишь чин полковника, повелитель повелителей, тогда, может, и соглашусь.

— Не предложу. Не признает мой полк нехристя полковником, — слишком серьезно, чтобы это выглядело шуткой, ответил Хмельницкий. — И тебе, магометанин, придется с этим считаться. Что привело тебя в мой лагерь?

— Просьба одного пленного поляка.

— Я просьб не принимаю. Судьба всех пленных, которых мы передали в дар хану или Тугай-бею, уже решена.

— Этот пленник не является ни знатным, ни богатым. Но он уверен, что ты спасешь его, повелитель повелителей. Фамилия его — Выховский. Он утверждает, что вы давно знакомы.

— Выховский? — поморщился Хмельницкий. — Не припоминаю такого, — решительно повертел головой.

— Или, может, Витовский? Очевидно, я неправильно произношу его фамилию. Иван Витовский — такой вам знаком?

— Только что я точно так же вспоминал тебя. Запомнилась кличка — Вечный Пленник. Но вот Иван Выховский… или Витовский… Что ты еще знаешь о нем?

Корфат ожесточенно почесал затылок, погладил морду подошедшего к нему коня, словно и его просил напрячь мозги…

— Кажется, он был писарем каким-то. Вначале вроде бы в суде, затем — при важном поляке, некогда служившем в Украине.

— Писарем при польском комиссаре в Украине? — подался к татарину через стол Хмельницкий.

— Точно. При комиссаре.

— Тогда это Иван Выговский! [54] Черт возьми, так бы сразу и сказал! Где он сейчас?

— Был польским офицером, но тоже при чернильнице. А попался моему земляку, татарину Шеляту. Тот возиться с писарем не хочет. Ему бы хорошего коня, красивое седло, два пистоля да пару золотых. Если у тебя, повелитель повелителей, окажется два лишних коня, то одного, так уж и быть, приму я. За то, что спас твоего знакомого.

— Этого человека я обязан выручить. Савур! — позвал своего ординарца. — Немедленно разбуди сотника Ичняка. Сюда его.

54

Речь идет об Иване Выговском, который поначалу служил у Хмельницкого войсковым писарем (то есть начальником штаба армии), а затем, после его смерти, в годы правления Юрия Хмельницкого, по существу, сам стал гетманом, поскольку Хмельницкий-младший передал ему право на булаву. Во время Корсунской битвы он действительно служил в польской армии и был пленен татарами. По некоторым сведениям, Хмельницкий выкупил его за одного-единственного худосочного коня, что, по тем временам, было мизерной платой за свободу. Впрочем, это всего лишь одна из версий.

Не прошло и получаса, как Ичняк подобрал двух рослых коней, которые, судя по убранству седел, служили польским офицерам, трофейную гусарскую саблю и два пистолета. Деньги Хмельницкий дал сам, прибавив к ним несколько серебряных монет для Вечного Пленника.

— Бери пятерых казаков и немедленно гони вместе с Корфатом в татарский лагерь. Найди там этого писарчука Выговского и доставь ко мне, — приказал он Савуру. — За то, что сражался против нас, отмерь ему пару нагаек. Если не сразу согласится служить писарем у меня, отстегай еще раз, но чтобы он в состоянии был предстать передо мной. Хоть он и шляхтич, сын шляхтича, но все же… украинец, из Волыни.

Появившись у шатра Хмельницкого, бывший писарь от радости упал перед гетманом на колени.

— Век признателен тебе буду, брат! — почти со слезами на глазах проговорил он. — Попал бы в плен к казакам, не молил бы о выкупе. Но ведь к татарам же…

— На галерах писарей не очень-то жалуют, — согласился с ним гетман. — Разве что в евнухи… — оценивающе осмотрел Выговского. — А что, за евнуха ты вполне сошел бы.

— Я — дворянин, господин Хмельницкий, — укоризненно напомнил ему Выговский, поднимаясь с колен и отряхивая свой все еще довольно опрятный мундир.

— Евнушеству это не мешает, — заверил его Хмельницкий и, вновь пройдясь придирчивым взглядом по щупловатой фигуре писаря и его богообразному бледному лицу, очень сильно усомнился в том, что этот шляхтич сумел поразить татар своим неукротимым мужеством. Ну да что с него возьмешь, с писаря?

— Ты ведь сам был писарем, — неожиданно напомнил ему пленник.

— Генеральным. Это несколько не то, о чем ты думаешь, — невозмутимо уточнил Хмельницкий. — К тому же полковником. Идешь ко мне на службу? Или предпочитаешь из одного плена в другой? Ты ведь сражался не только против татар, но и против казаков.

— Я уже думал об этом, — Выговский потер плечо и обиженно взглянул на Савура.

«Без плетки не обошлось», — понял Хмельницкий.

— Так что ты надумал, евнух-писарь?

— Что тут можно надумать? Согласен, конечно.

— Только смотри: если поляки тебя схватят, они о дворянском происхождении твоем тут же напомнят и уже не простят.

— Мне уже никто ничего на этом свете не простит. Видно, так и погибну непрощенным. Но такой писарь, как я, вашей армии понадобится. Возможно, во всей Украине грамотнее не сыщете.

— Иначе не предлагал бы службу. Ладно, живи, писарь казачий. Перо и чернильницу — новому писарю!

39

Еще двое суток они двигались по следам обоза капитана Стомвеля, пытаясь догнать его, но тот словно бы умышленно скрывался или уходил от погони.

Они уже преодолели большую часть Саксонии, и баварцам самое время было уходить на юг, в родные края. Но, посовещавшись, бывшие наемники решили отпустить только повозку с ранеными, в сопровождении двух воинов охраны. Остальные девятеро рейтар во главе с капитаном фон Кроффелем вызвались провести французов до Рейна.

— Это по-рыцарски, капитан, — пожал лейтенант мушкетеров руку фон Кроффеля, узнав о решении баварцев.

— Рыцарство зарождалось здесь, на землях Германии. И здесь оно будет возрождаться, — каждое слово фон Кроффель произносил так, словно провозглашал тост, потрясая при этом грозно поднятым вверх кулачищем.

Д’Артаньян твердо знал, что родина рыцарства находится значительно западнее и зовется Францией, но это не помешало ему еще раз пожать руку капитана.

— Наше рыцарство — на кончиках шпаг и в глубине души. И зарождалось оно в разных странах, — счел необходимым уточнить он.