Путь воина

— Если бы прибыл… — развел руками Галаган и вновь потянулся к стоявшей у его ног кружке с остатками водки. — Если бы он прибыл, Хмельницкий уже взял бы ваш лагерь. Были только гонцы от него.

— Ну и что? Ну, были гонцы, были… — нервно подгонял его Потоцкий, видя, что Галаган блаженно припал к «святому источнику».

Один из офицеров, которые допрашивали казака, метнулся к нему и попытался выбить кружку из рук, но Галаган успел отвести ее в сторону, прошипев: «Дай напиться, нехристь!» и вновь приложился к кружке.

— Гонцы передали Хмельницкому какие-то подарки, — довольно крякнул он, вытирая рот рукавом. — Что именно было в этих ларцах, не знаю, потому что не заглядывал. А сотню татарских лошадей, которых тоже гетману подарили, своими глазами видел, потому что своим кнутом в табун их загонял. Правда, лошадки эти неказистые, такие, что уважающий себя казак постесняется седлать их…

— Не томи душу, сволочь! Где сейчас хан? — с оголенной саблей пошел на пленного Корецкий.

— Вернитесь на место, князь, — сурово остановил его Потоцкий. — Здесь допрашиваю, казню и милую я. И никто другой.

Корецкий метнул на него такой же гневный взгляд, каким только что удостоил пленного казака и, проворчав что-то очень злое, неохотно вернулся к шатру. Остальные неловко промолчали. Все понимали, что Потоцкий теперь использует любую возможность, чтобы утвердить свое верховенство в лагере, постепенно оттесняя от командования польного гетмана Калиновского и всех прочих, кто к нему рвется.

— Так где сейчас хан со своей ордой?

— Знаю только, что позавчера он перешел через Днепр, неподалеку от Хортицы. Но идти сюда не спешит. Теперь он где-то возле Чигирина, грабит, наверное.

— Почему ты думаешь, что уже возле Чигирина?

— Потому что там имение Хмельницкого. Неподалеку, в Субботове. А гетман просил гонца передать хану, чтобы тот приказал своим воинам не заходить в его Субботов, не разорять его усадьбу. Старшина наша еще подсмеивалась: «Во как Хмель, гетман то есть, за имение свое дрожит. А что нам, всем остальным, делать, когда татары до наших сел дойдут? Свое-то гетман, может, и убережет, однако наши имения защищать так яростно не станет».

— Значит, в лагере уже есть недовольные гетманом?

— Есть и такие, что недовольны гетманом. Но больше все же тех, которые злы на татар. Они не хотят, чтобы татары приходили на их земли, даже союзниками.

* * *

Потоцкий взял у слуги приготовленную трубку и некоторое время задумчиво курил, упершись рукой о колено и глядя себе под ноги. То, что говорил казак, было похоже на правду. Хана здесь пока что действительно нет. Разведка заметила бы его шатры. Да и татары приветствовали бы его прибытие. Но если он движется со стороны Чигирина, значит, Хмельницкий обеспокоен судьбой своего имения, поэтому и просил предводителя татар попридержать своих ордынцев. Все сходится. Такое просто так, ради вранья, не придумаешь.

— И сколько же хан ведет с собой войска?

— Этого я не знаю, — поспешил заверить его Галаган. — Крест святой, не знаю. Да и сам Хмельницкий об этом, наверное, ни с кем не говорил.

— Но хан не может привести войска меньше, чем насчитывается сейчас у его мурзы, Тугай-бея, — неожиданно вмешался князь Корецкий. — Это было бы недостойно хана — привести меньше… Особенно если учесть, что они с Тугай-беем враждуют и мурза поглядывает на бахчисарайский трон.

— Тогда что же, мы можем иметь перед собой до тридцати тысяч татарской конницы? — упавшим голосом спросил его коронный гетман.

— Коль уж мы согласились с тем, что сейчас у Тугай-бея не меньше пятнадцати тысяч сабель.

— И завтра хан со своей ордой уже будет здесь, — напомнил Калиновский. — Для татарской конницы, не обремененной никакими обозами, путь от Чигирина до Корсуня — не расстояние.

Потоцкий отдал трубку слуге и, обхватив пальцами виски, почти с минуту сидел молча. Все знали, что курение вызывает у гетмана резкую головную боль. Но сейчас эта боль была вызвана не только табачным дымом.

— Уведите этого… — брезгливо махнул рукой Потоцкий в сторону пленного. — Он нам больше не понадобится.

— Казнить его? — спросил хорунжий, выполнявший роль следователя.

— Я сказал, что мне он больше не нужен, — повысил голос Потоцкий, досадуя на непонятливость офицера. Отдать приказ казнить Галагана после того, как в присутствии всех офицеров он дал слово дворянина сохранить ему жизнь, граф все же не решился. Но казаку и так все было ясно. Не о его судьбе шла сейчас речь. Не его судьба была поставлена на карту в большой «гетманской игре», а судьба сражения, судьба двух армий.

Галаган понимал это. Он знал, на что шел, вызываясь ввести врага в «гетманский блуд».

— Упроси гетмана, чтобы сохранил мне жизнь! — прокричал Галаган, увидев неподалеку от оврага, в который его вели, одного из надворных казаков Потоцкого, который во время допроса выполнял еще и роль переводчика. Хорунжий впервые попал в Украину и не все понимал из того, о чем говорил пленный. — Я согласен провести их через Гороховую Дубраву!

— Попрошу! — Зарудный знал, что это условные фразы, которыми Галаган подтвердил: «Все прошло так, как было намечено». Но в провожатые должен напроситься он, Зарудный [41] . И вести поляков через урочище Гороховая Дубрава тоже должен был он.

41

Здесь исследователи расходятся во мнении. Одни считают, что проводником стал сам Галаган, которого казнили уже после нападения казаков и татар на польскую колонну. Но это маловероятно, поскольку особого доверия как проводник он вызывать не мог. Более вероятным кажется утверждение, что проводником стал надворный казак из польского лагеря Зарудный, которого Потоцкий знал лично. Он-то и повел поляков через урочище Гороховая Дубрава, расположенное в десяти километрах северо-западнее Корсуня, да прямо в казачью западню.

Когда Галагана уводили к реке, чтобы там отсечь голову, Зарудный подошел с Библией и пытался перекрестить его. Хорунжий уже знал, что они давно знакомы, как знал и то, что ссориться с Зарудным не стоит, чтобы не вызывать гнев у графа Потоцкого. Этот казак, говорят, когда-то спас в бою то ли самого графа, то ли его сына. Во всяком случае, коронный гетман очень дорожил своим слугой и телохранителем.

— Не надо, — остановил его обреченный. — Твой крест не сильнее креста казачьего гетмана. И молитва твоя по душе моей не затмит молитвы всего войска. Лучше выживи и расскажи, как все было.

Зарудный молча кивнул. Он понимал, что имел в виду обреченный, идущий на смерть с улыбкой гладиатора.

22

Под вечер мимо польского лагеря прошел еще один отряд повстанцев. Он появился совершенно неожиданно и состоял из полутора тысяч конников, вооруженных кто чем: саблями, вилами, какими-то рогатинами. Это был не тот из отрядов, которые казаки пропускали для видимости, а настоящее пополнение, приведенное атаманом Сиробабой откуда-то из-под Монастырища. И мимо поляков повстанцы тоже прошествовали случайно, поскольку о разведке предводитель их не позаботился и поначалу лагерь поляков принял за лагерь Хмельницкого. Атаман гадать не гадал, насколько своевременным оказалось его появление.