Путешествие Ибн Фаттумы

— Ему можно позавидовать.

Нисколько не сомневаясь, я согласился со сказанным.

Наши мысли кружили вокруг вопроса: каково место человека в этом мире?

— Счастливой страны не существует.

— Страдание есть общий язык всех народов.

— Мы запутались между ужасной действительностью и неосуществимой мечтой.

— Но есть же лучшие страны.

— Они тоже несчастливы.

— А земля Габаль?

На этом волшебном слове мое сердце екнуло, и я с болью вспомнил свою потерянную цель. Я спросил:

— Что вы знаете о ней?

— Не больше остальных: говорят, что это родина совершенства.

Я озабоченно спросил:

— Не читали ли вы каких-нибудь книг о ней? Не встречали ли того, кто бы там побывал?

— Нет, слышали только это.

— Кто же сможет воплотить мечту?

— Человек — это всего-навсего человек.

Мне наскучил этот разговор. Надоели страдания и обманутые надежды. Я подумал про себя:

— Теперь мир для меня — только эта вечная тюрьма.

В таком пожизненном заключении бесполезным казалось рациональное учение моего наставника шейха Магаги. Но вера моей наивной матери в предопределенность событий давала мне успокоение, словно эта философия была создана для заключенных на пожизненный срок. Смирившись с судьбой, я подумал: да будет воля Аллаха! Все, что со мной произошло, ниспослано им. Я похоронил надежды, распрощался с прошлым, настоящим и будущим. Единственная оставшаяся надежда для такого заключенного, как я, — похоронить надежду, приспособиться к этой удушающей могиле и взять в жены поглотившее меня полностью бесконечное отчаяние. Я отгоняю призраки Родины, матери, Арусы, детей и земли Габаль. Я привык к удушливому воздуху, наполненному одной только затхлостью, слабому свету, полумраку, вечно стоящему здесь, и к вездесущим насекомым — истинным хозяевам этого места. Страдание и скука были моими верными спутниками. Я начал погружаться в глубины, которым не было конца. Вокруг царила тишина, мучение входило в привычку, а из отчаяния я черпал удивительную силу выносливости и терпения. Тишину изредка пронзали голоса:

— Рассказывают об одном старом заключенном, который смог развить внутри себя такую силу, что ему удалось пройти сквозь тюремную стену, подобно звуку, и улететь в запредельное пространство.

Я со свойственным мне терпением благосклонно выслушал этот бред. Через день, или год, другой голос сказал:

— Между Хирой и Халябом может начаться война, и тогда мы снова поднимемся на поверхность земли.

Я прощал того, кто напомнил мне о земной поверхности, и спрашивал себя, когда же, наконец, и я потеряю рассудок, как тот безумный старик! Я падал все глубже и глубже. Я потерял чувство времени, потерял смысл жизни, история для меня перестала существовать. Я не знал, какой шел час, день, месяц, год. Черты лица стерлись, собственный возраст стал для меня загадкой. Я так постарел, что потерял счет своим годам. Не было зеркала, в котором я мог бы увидеть себя, и только товарищи могли рассказать мне, каким я стал отвратительным и грязным. В этом мрачном мире счастливыми себя чувствовали только паразиты и насекомые. Наверное, поколения, века и эпохи сменяют друг друга, а мы здесь находимся в небытии с его вечным величием. Вот так… Вот так… Вот так…

Когда к нам сбросили новенького, мы, как крысы, окружили его, с удивлением разглядывая пришельца из иного мира. Несмотря на его старость и ужасный вид, мне показалось, что я где-то уже встречал этого человека. Не знаем, как давно умер старик, а этот пришел занять его место. Он посмотрел на нас и разрыдался. Кто-то сказал:

— Не реви, вшам не нравятся слезы.

Кто-то другой спросил:

— Ты кто?

— Я мудрец Дизинг, — со стоном ответил он.

Я вышел из состояния вечного забытья и закричал не своим голосом:

— Дизинг… Дизинг… Тебя уж мне не забыть!

— А ты кто? — спросил он.

Обретя ощущение времени, я закричал:

— Я — твоя жертва!

Он взмолился:

— Сейчас у нас с тобой одно горе.

— Между нами нет ничего общего!

Он закричал:

— Все перевернулось вверх дном: командующий армией восстал против короля, убил его и занял трон.

К моим товарищам возвращалась жизнь: они издавали радостные крики.

— Что происходит наверху? — спросил один из них.

— Люди короля убиты, меня же бросили в тюрьму до конца жизни.

Умершие было души обрели надежду, раздалась хвала новому божеству.

— Ты не помнишь меня? — набросился я на него.

— Кто ты? — в страхе спросил он.

— Я владелец Арусы! — выкрикнул я. — Вспомнил теперь?

Он испуганно попятился и опустил голову.

— Что с ней случилось, мерзавец?

— Мы пытались сбежать с проходящим караваном в страну Халяб, но меня схватили, она же продолжила путь, — униженно и заискивающе ответил он..

— Что известно о ее детях?

— Мы вместе ездили в Машрик, чтобы отыскать их, но не нашли и следа. С тех пор столько воды утекло…

Мне казалось, что я забыл о своих печалях, но гнев мой все возрастал.

— Никакой ты не мудрец, ты ничтожный червь! Не погнушался состряпать обвинение, чтобы украсть у меня жену! Ты заслуживаешь больше, чем просто смерти!

Из лаза в потолке до нас донесся голос тюремщика, приказывающий держаться подальше от нового заключенного. Я вернулся на свое место. Мое ослабевшее тело, охваченное внезапным порывом жизни, изнемогало. Я сел на шкуру, прислонившись спиной к стене, и вытянул ноги, снова отдаваясь потоку жизни и истории. Мне захотелось спросить его, как долго я находился в заключении, но было противно продолжать с ним разговор. Однако он сам посмотрел в мою сторону и печально произнес:

— Мне жаль, я раскаиваюсь…

— Такой, как ты, недостоин раскаяния, — злобно ответил я.

— Я получил свое наказание за то, что жил с женщиной, которая ни на минуту не переставала меня ненавидеть, — произнес он тем же тоном.

Затем сказал, будто обращаясь к самому себе:

— Двадцать лет ничего не изменили в ее сердце…

Двадцать лет!!! Целая жизнь пролетела! Ответ оказался жестоким и острым как лезвие ножа. Вот и ты, путешественник, приближаешься к середине пятого десятка. Когда-нибудь умрешь в этом склепе, не достигнув своей цели, не насладившись жизнью, не исполнив своего долга. Мое уныние возрастало от того, что рядом сидело это чудовище, напоминающее мне о моих ошибках, о невезении, о том, что я отдалился от своей цели. Товарищи же мои загорелись новой надеждой, дружно ожидая, что со дня на день выйдет указ о помиловании. И их надежда оказалась не напрасной. Однажды пришел начальник тюрьмы и объявил:

— По велению нового бога всем жертвам вероломного короля даруется прощение.

Все разом вскочили, выкрикивая молитвы и хвалу королю. Мы покинули темницу, оставив там Дизинга в одиночестве. На поверхности нам, привыкшим к темноте, дневной свет резанул глаза. Мы закрылись от него ладонями. Офицер отвел меня в центр для иностранцев. Начальник сказал:

— Мы очень сожалеем, что с тобой произошла такая несправедливость, которая противоречит принципам и законам Хиры. Решено вернуть тебе твои деньги и имущество, вот только твоя наложница покинула страну.

Первым делом я отправился в общественные бани. Мне постригли волосы на голове и побрили тело. Я вымылся теплой водой и воспользовался бальзамом, чтобы избавиться от вшей и клопов. Предвкушая эмоциональную встречу с Гамом, я направился в гостиницу для иностранцев. Однако выяснилось, что Гам умер и его место занял другой человек. Его звали Тад, он приходился Гаму племянником и зятем. Настоящим потрясением оказалась встреча не с Гамом, а с собственным отражением в зеркале. Я увидел старика, заживо похороненного и вставшего из могилы спустя двадцать лет. Гладко выбритый, тощий, усохший, с ввалившимися печальными глазами, с мертвым взглядом и выступающими скулами. Тотчас же я решил остаться в Хире, пока не поправлю здоровье и не обрету душевное равновесие. Я совершал пешие прогулки, но не с целью увидеть новое, а чтобы приучить ноги к ходьбе. Меня мучил вопрос — как мне поступить: вернуться домой, не искушая судьбу, или, напротив, продолжить свое путешествие и удовлетворить любопытство, искушая судьбу? С негодованием я думал о возвращении на Родину после полного краха. Сердце подсказывало, что дома я числюсь в списке мертвых, никто не ждет меня, никого не заботит мое возвращение. Если сами они не отдали Богу душу, если смерть не вырвала старые корни, посеяв вместо них отчужденность и враждебность… Ни за что не вернусь. Не оглянусь назад. Я стал странником раз и навсегда и продолжу идти дорогой странствий. Это мое решение и моя судьба, моя мечта и моя реальность, мое начало и мой конец. Вперед в страну Халяб и дальше в страну Габаль. Интересно, как ты выглядишь теперь, Аруса, ведь тебе уже сорок?!

Земля Халяб

Как в былые дни, караван шел неторопливо и величественно. Мы погрузились в мягкую предрассветную тьму. На этот раз я не искал поэтического вдохновения, а желал заглушить болезненные воспоминания о тюрьме и сожаление о потерянных годах. Я познакомился с новыми попутчиками — это было молодое поколение купцов. Они были так же деловиты, так же приумножали доходы. И богатство доставалось тому, кто рисковал, мечтатели же оставались в тени. Я вспомнил свои прежние поражения: час, когда я покинул Родину, плач по Халиме, час изгнания из Машрика и слезы по Арусе, час прощания с Хирой и скорбь по утраченному счастью и молодости.