Путешествие Ибн Фаттумы

— Что действительно меня удивляет, так это чистота и искренность веры этого народа.

Чтобы укрепить нашу дружбу, я пригласил имама с семьей на обед в гостиницу. Шейх сказал:

— Устрою тебе встречу с мудрецом, который занимает высокое положение. Его зовут Мархам Халябский.

Я поблагодарил его за участие, и мы приятно провели вместе время, так что сердце мое билось от радости и веселья. На следующее утро я вышел из комнаты, чтобы отправиться к мудрецу, однако увидел, что у входа в гостиницу собралось большое число постояльцев, участвующих в оживленной дискуссии.

— Стало известно, что один из полководцев Хиры восстал против короля, но потерпел поражение и сбежал в Халяб.

— Хочешь сказать, сейчас он в Халябе?

— Говорят, он остановился в одном из оазисов.

— Король Хиры требует его ареста и выдачи, вот что важно.

— Однако это противоречит статьям Закона.

— Поэтому его требование отвергли.

— Кончится ли на этом?

— Ходят слухи о войне.

— А что если страна Аман, воспользовавшись ситуацией, нападет на Халяб?!

— Тогда пиши пропало…

Меня, гонимого войнами из одной страны в другую, охватил страх. Я собрался было идти к мудрецу, но ужаснулся, увидев, что площадь заполнена многочисленными демонстрациями, как будто все они сговорились выйти одновременно. Я вынужден был остаться у входа в гостиницу, с удивлением присматриваясь и прислушиваясь. Одни требовали выдачи сбежавшего полководца. Другие угрожали любому, кто его выдаст. Третьи выступали за объявление войны Хире. Четвертые призывали сохранить мир любой ценой. Я растерянно пытался понять, как может справиться правитель со всеми этими противоречиями? Дождавшись, пока площадь опустеет, я со всех ног бросился к дому мудреца Мархама, но все равно добрался туда на целый час позже назначенного времени. Он принял меня в роскошной комнате, обставленной диванами и креслами, а на полу были разбросаны подушки. Мудрец оказался высоким и стройным человеком лет шестидесяти, седовласым и с седой бородой, в легкой голубой накидке. Мои извинения были приняты, он поздоровался, а затем спросил:

— Вы предпочитаете сидеть на креслах или подушках?

— На подушках удобнее, — улыбнулся я.

Он рассмеялся:

— Вот такие вы, арабы. Уж я вас знаю, я был в вашей стране, изучил ваши привычки.

Я смущенно сказал:

— В своей стране я не ученый и не философ, просто люблю знание, ради него и отправился в это путешествие.

Он тихо, ободряюще сказал:

— Одно это уже похвально. Какова цель вашего путешествия?

После глубоких раздумий я ответил:

— Побывать в стране Габаль.

— Я не знаю никого, кто бы там побывал или написал о ней.

— Разве вам никогда не приходила мысль однажды поехать туда?

— Кто верит в свой разум, может обойтись без всего, — улыбнулся он.

Я добавил:

— Страна Габаль — не конечная моя цель. Я мечтаю вернуться и принести пользу своей стране.

— Желаю вам удачи.

Я сказал, извиняясь:

— На самом деле я пришел сюда слушать, а не говорить.

— Есть вопрос, который не дает вам покоя?

Я сказал, волнуясь:

— Жизнь каждого народа, как правило, открывается посредством одной основной идеи.

Он сел ровно и произнес:

— Поэтому ищущие знания, подобные вам, и спрашивают нас: как устроена ваша жизнь?

— Устройство вашей жизни не может не вызывать такого вопроса.

— Ответ прост: мы сделали ее сами.

Я слушал его молча и сосредоточенно. Он продолжал:

— Здесь нет заслуги Всевышнего. Наш первый мыслитель верил, что цель жизни — свобода. Именно он первым призвал к свободе, и этот призыв передавался из поколения в поколение.

Он улыбнулся, помолчал, чтобы его слова запали мне в душу, и продолжил:

— Следовательно, любое стремление к свободе считалось добром, а ее ограничение — злом. Мы ввели такой режим управления, который избавил нас от произвола. Чтобы избежать бедности, мы превратили труд в святыню. Чтобы изгнать невежество, мы изобрели науку. И так далее… И так далее… Это длинный путь, и конца ему не видно.

Я запоминал каждое его слово, он же продолжал говорить:

— Путь к свободе не был легким, он дался нам потом и кровью. Мы были заложниками иллюзий и произвола. Из нашей среды выдвигались первопроходцы, летели головы, разгорались революции, начинались гражданские войны. В конце концов победила свобода, победило знание.

В восхищении я склонил голову, а он перешел к критике и высмеиванию устройства Машрика и Хиры. Так же был поднят на смех порядок в государстве Аман, где я еще не бывал. Даже государство ислама попало на его острый язык. Заметив, как я переменился в лице, он замолк. Затем произнес извиняющимся тоном:

— Вы не приемлете свободного мнения?

Я спокойно ответил:

— В определенных границах.

— Простите, но вам следует пересмотреть свои взгляды.

— В вашей стране есть и бедняки, и извращенцы, — стал защищаться я.

Он заговорил воодушевленно:

— Свобода есть ответственность, с которой умеют обращаться только способные. И не все жители Халяба входят в их число. Слабым не место среди нас.

— Разве милосердие не является такой же ценностью, как свобода?! — вскипел я.

— Это твердят люди различных вероисповеданий, те, кто поощряет слабость. Для меня же такие слова, как милосердие и справедливость, не имеют смысла. Ведь сперва нам придется договориться о том, кто заслуживает жалости, а кто справедливости.

— В этом я абсолютно с вами не согласен.

— Знаю.

— Вы как будто приветствуете войну?

Он дал прямой ответ:

— В том случае, если она даст больше свобод. Я ни на долю секунды не сомневаюсь в том, что наша победа над Хирой и Аманом принесет счастье их народам. В этом смысле я поддерживаю понятие священной войны в исламе.

Я попытался изменить его понимание священной войны как агрессии, но он пренебрежительно махнул рукой:

— Вам даны великие принципы, но у вас не хватает смелости признать их!

Я спросил:

— Какой веры вы придерживаетесь, мудрец Мархам?

— Религии бога Разума и посланника его Свободы! — улыбнулся он в ответ.

— И остальные мудрецы тоже?

— Мне хотелось бы так думать, — усмехнулся он.

Он принес мне две книги — Закон Халяба и другую, собственного сочинения, под названием «За гранью возможного».

— Прочитай эти книги, и ты постигнешь действительность Халяба, — сказал он.

Я поблагодарил его за щедрость и отдельно за гостеприимство, попрощался и вышел. Обедал я в гостинице. Все кругом говорили о войне. После обеда я пошел в мечеть и участвовал в молитве, на которой предстоял шейх Хамада аль-Сабки. Он пригласил меня поговорить с ним, и я с радостью согласился. Неожиданно он спросил меня с улыбкой: