Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918

Когда я приехал в 1922 году, голод начинал исчезать, однако в деревнях на Волге те, кто выжил, рассказывали леденящие душу истории. Их я передавал без изменений, и некоторые из них есть в моей книге «Русская земля. Нэп» (Новая экономическая политика, которая была введена в 1921 году); спекуляции, экспериментирование и новые предприятия были руководящей линией партии в те дни. На каждой деревенской улице можно было почерпнуть какую-нибудь историю, и я писал об этом в периодические издания, такие как «Хариерс Атлантик Мантли», «Йейль ревю» и «Азия» и печатающийся на мелованной бумаге ежемесячный журнал, помещавший большое количество иллюстраций.

Среди крестьян я чувствовал себя лучше, чем в городах. Я любил саму русскую землю, и это ощущение родства с крестьянами присутствовало у меня повсюду, где бы я ни был. Я удалялся от лесистой местности Карпово, что находится к северу от Архангельска, проехав шесть дней и ночей на лодке, как новичок, чтобы добраться до деревень на Черном море и Кахетии в Грузии. Но, отдавая должное уважение Луису Фишеру, который в своей автобиографии «Люди и политики» любезно ссылается на меня как человека, «который понимает, что было толстовского в душе русского крестьянина», должен заметить, что в моем выборе присутствовали практические соображения и логика. Меня меньше интересовали новости о политических событиях, источники которых находились в Москве или в Ленинграде, чем их воздействие на жизнь страны, а Россия в основном была крестьянской. Если великой задаче – добиться социализма, начатой Лениным, суждено продолжаться, революцию следовало бы перенести в деревню.

Некоторые корреспонденты, в частности Уолтер Дюранти из «Нью-Йорк тайме», были преисполнены энтузиазма по поводу нэпа до такой степени, что полностью не понимали его. Они были не одиноки: некоторые большевики питали фантазии о бесконечном богатстве и изобилии. Бухарин говорил крестьянам: «Обогащайтесь», и те, кто могли сделать это, так и делали. И далеко не один революционер старой закалки, видя социалистическое государство прибежищем махинаций на рынке и частной инициативы, покончил с собой, лишь бы не приобщиться к нэпу.

Для меня не составляло труда разобраться во всех этих первых переменах. Ленин прибег к военному коммунизму только как к насущной необходимости, а когда это больше не было нужно, он отставил его. С ним навсегда ушли и трудовые батальоны, о которых Джон Рид интервьюировал Троцкого (незаконченный отрывок обнаружился после смерти Рида). Представление о том, что все, что выше минимальной выработки в шахтах или на заводах, можно получить силой, не состоялось, дало осечку. Теперь нэп использовали для того, чтобы попытаться доставить хлеб в города. Ленин сказал, что опасность того, что капитализм возьмет верх, не менее серьезна, чем опасность того, что революция отторгнет от себя крестьянина-середняка. Поэтому эти уступки несоциальным, антиобщественным, примитивным собственническим инстинктам были временной мерой, ибо без продуктов питания фабрики могли лишь ползти.

Нэп был правильной политикой, до нынешнего времени. Я хотел увидеть, как, в частности, бедный крестьянин существует при ней. Я вычислил, что крестьяне-середняки выживут, они и на самом деле становились более зажиточными, особенно когда ограничения, запрещавшие продажу или аренду земли, были смягчены, и бедные сдавали свою землю в аренду, чтобы хоть немного поправить свое положение. Даже с распоряжением, отрицавшим права крестьян на наемный труд, было покончено. Как и при реформе Столыпина, богатые становились богаче, а бедные рожали детей.

Посреди всего этого чересчур буйного энтузиазма вокруг нэпа Ленин иронически сказал, когда вернулся к работе в 1922 году: «…если мы будем достаточно много работать, мы сможем получить социализм вместо нэпа». Деревня наполнялась маленькими капиталистами. Оппозиция роптала. После 1924 года давление стало нарастать с тем, чтобы покончить с ограничениями, защищавшими бедных крестьян, что было такой важной частью первого закона революции в 1917 году. Предвоенный уровень промышленного производства был достигнут в 1925 году. Несмотря на все приманки «свободного рынка», при нэпе рост производительности труда в сельском хозяйстве опасно отставал от такового на фабриках и заводах.

Проблемы были огромными, и повсеместно проходили яростные дебаты, с криком и раздражением. Все понимали, что нужно найти лучшие способы ведения сельского хозяйства. Все понимали, что единственно правильный экономический метод – это классическая формула Маркса для больших коллективных хозяйств. Но как его добиться? Троцкий потребовал принять более жесткие меры к кулакам. Никто точно не мог определить, кто кулак, а кто – нет, но все согласились, что это – негативное явление. Ленин еще в 1919 году указал, что некоторые меры, направленные против кулаков, падут тяжким бременем на крестьян-середняков. Теперь нэп превращал некоторых средних производителей в нечто, близкое к кулакам.

Несмотря на то что Троцкий был изгнан, оппозиция, как правая, так и левая, все еще подавала голос до того времени, как я в декабре 1927 года уехал из Советской России. Некоторые хотели сделать упор на тяжелую промышленность, некоторые – на потребительские товары. И у всех была мысль того или иного рода насчет крестьян. Когда урожай был хорошим, почти таким же, как небывалый сбор 1926 года, а в элеваторах все равно находилось катастрофически малое количество зерна, оппозиция принялась раздражать Сталина, обвиняя его в том, что он нянчится с кулаками.

Грядущие перемены носились в воздухе. И все же в то время, когда я уезжал, атмосфера была довольно мягкой. Снисходительность любопытным образом смешалась с суровостью, но все же была заметна. Личная свобода подразумевала освобождение от гонений за отличное от большинства мнение, даже после того, как решение было принято. Однако Ленин отмечал, что нетерпимость у ремесленников (даже если работа была лично противна им) начинала пропадать. А что до того, кому должен быть отдан приоритет, то все еще были слышны разные голоса. Сталин еще не консолидировал свою власть.

В следующий раз я вернулся в Советскую Россию в 1930 году. Партия, со Сталиным, подавляющим все попытки к умеренности, приняла драматическое решение в декабре 1929 года провести широкомасштабную коллективизацию сельского хозяйства. На партийном съезде за два года до этого Сталин прогнал оппозицию. И теперь принимал решения самостоятельно на массивной и безжалостной основе, которые тем более буксовали, учитывая то, что первые тракторы стали изготавливаться на Сталинградском тракторном заводе лишь в 1930 году. (На протяжении двадцатых годов тракторы импортировались из Соединенных Штатов.)

Концепция эффективного, широкомасштабного коллективного хозяйства выдвигалась еще со времен Маркса, но после смерти Маркса Энгельс дал указания насчет того, как привлекать мелких крестьян: «…не… насильственными мерами, но примером и предлагая социальную помощь на эти цели». И Ленин в марте 1919 года составил резолюцию, которую обсудила партия, насчет того, что, побуждая среднее крестьянство вступать в коммуны, представители Советской власти «не должны позволять даже малейшего принуждения»; те, кто будет делать это, даже косвенно, «должны быть отстранены от работы в деревне».