Путешествие в Закудыкино

Женю не особенно волновала сейчас наполняемость перрона соотечественниками, он наблюдал за медленно приближающейся головой электрички с огромным горящим глазом во лбу и думал только о том, чтобы поездка в ней не затянулась также надолго, как и давешняя в метро. Его измученной душе сейчас хотелось только одного – оказаться поскорее дома под защитой родных стен и постараться как можно быстрее забыть обо всём что случилось. Но это был только порыв, стон уставшей, истерзанной души, в то время как разум упрямо настаивал на неизбежности продолжения пьесы до тех пор, пока не будет сыгран самый последний акт. Причём по мере развития сюжета ему, Евгению Резову, отводится в этом действии всё более и более значительная роль – от простого статиста в начале, до главного героя в финале. Какие сцены ещё ожидают его в дальнейшем, он пока не знал, но чувствовал, что спираль событий всё более неотвратимо сужается вокруг его личности.

– Молодой человек, простите, вы не могли бы мне помочь, если не затруднит …

Женя вздрогнул от неожиданности, с какой в непосредственной близости от него прозвучал показавшийся знакомым голос. Лёгким холодком обдало сердце, будто через внезапно образовавшуюся щёлочку в груди внутрь дунул шальной, прохладный сквозняк. Дунул и тут же отпустил, прикрыв за собой щёлочку. Потому что, оглянувшись на голос, Резов увидел самого обыкновенного, вовсе незнакомого и ничем особенным не примечательного старика в инвалидной коляске, просительно взирающего на него. И всё-таки нечто привлекающее внимание в нём было. По крайней мере, внушительных размеров блок орденских планок в полгруди и напоминающая что-то из недавнего прошлого ермолка на голове задержали на себе взгляд Жени.

– Не могли бы вы завезти меня в вагон, если, конечно, не трудно? А то боюсь мне самому не справиться с этим вопросом, – уточнил свою просьбу старик и улыбнулся.

– Да, конечно, я помогу вам, – поспешил согласиться Женя, как бы извиняясь, что не откликнулся на просьбу сразу.

– Спасибо, молодой человек, огромное спасибо и … извините за беспокойство …

– Что вы, что вы, мне вовсе не трудно. Напротив, я рад вам помочь.

И он, подхватив коляску, легко, будто всю жизнь ухаживал за инвалидами, завёз её через раскрывшиеся двери внутрь вагона, установил там на свободном, специально отведённом для этого месте возле окна и присел рядом на скамейку. Ему отчего-то было приятно, и даже как-то посветлело на душе – ведь впервые за всё время описываемых событий Рехову удалось сделать что-то хорошее, доброе, а главное кому-то нужное. Не то чтобы всё, что он делал до сих пор, было плохим и злым, просто никому от его действий не стало легче и радостнее на душе. Напротив, все его вроде бы невинные поступки по воле какого-то злого рока выливались в нечто малопривлекательное и выстраивались в цепочку следующих друг за другом, усиливающихся кошмаров. Но теперь груз пережитого стал легче, как-то невесомее, в голове даже зазвучала весёлая мелодия, а в животе запорхали бабочки. Как же на самом деле мало нужно человеку, чтобы вернуть ощущение полноты жизни. Со стороны это может показаться признаком скудоумия и заниженной самооценки, но это только со стороны. С самодовольной стороны скудоумия и необъективно завышенной самооценки.

– Могу я что-нибудь ещё для вас сделать? – спросил Женя участливо.

– О да, молодой человек, очень даже можете, буду вам весьма признателен, – с радостью отозвался на предложение старик, и в глазах его засверкала лукавая хитринка. – Не могли бы вы выкурить за меня папироску, а то мне нельзя, но, вы знаете, очень хочется.

– С удовольствием! И даже приму за честь, если бы … простите, но я не курю, – он понял шутку старика и даже попытался подыграть ему.

– И это вас весьма положительно характеризует, – включился в игру старик. – Хотя с другой стороны … так хочется покурить.

Оба весело рассмеялись довольные возникшим взаимопониманием.

– Ну, не курите, так не курите, это ваше право, молодой человек, и ваш выбор, – перестав смеяться, возобновил беседу старик. – Но от коньячку вы, конечно же, не откажетесь?

– Наверное, разочарую вас, чего бы мне вовсе не хотелось, но всё дело в том, что я ещё и не пью.

– Как не пьёте? Что, совсем? Никогда?

– Почти что.

– Болеете? – старик изобразил на лице наигранно-сочувствующую гримасу.

– Ну почему сразу болеете? Как-то не пристрастился, знаете ли. Не нравится мне.

– Ну, тут, молодой человек, вы не правы, позвольте вам заметить. Совсем не правы. Я же не пьянку вам предлагаю, а коньяк. Старый добрый армянский коньяк!

Старик для убедительности даже поднял вверх указательный палец. А затем, словно фокусник, достал из-за спинки своего кресла небольшую, но явно дорогую, чёрного дерева шкатулку и раскрыл её перед Женей, являя миру сокровище, утопающее в мягкой бархатной внутренней отделке. По воздуху, заглушая людской гомон и стук колёс о стыки рельс, поплыла мягкая волшебная музыка. Душный, плотно спрессованный мир вагона как-то сам собою вдруг расширился, раздался, наполнился негой, страстью, ароматами, звуками далёких, бескрайних горных вершин и заоблачных далей, истерзанных острыми пиками скал. Звуки наполнились смыслом, душою, поэзией:

И над вершинами КавказаИзгнанник рая пролетал:Под ним Казбек, как грань алмаза,Снегами вечными сиял,И, глубоко внизу чернея,Как трещина, жилище змея,Вился излучистый Дарьял,И Терек, прыгая как львицаС косматой гривой на хребте,Ревел, и горный зверь и птица,Кружась в лазурной высоте,Глаголу вод его внимали;И золотые облакаИз южных стран, издалекаЕго на север провожали;И скалы тесною толпой,Таинственной дремоты полны,Над ним склонялись головой … [37]

37

Отрывок из поэмы М.Ю.Лермонтова «Демон».

– Ах, какой коньяк! Какой коньяк! Напиток богов! Нектар и амброзия! Это не простой коньяк, молодой человек – феерия! Его подарил мне ЛИЧНО товарищ Сталин! Из своих ЛИЧНЫХ запасов! Возгнушаться им вы просто не имеете права.

Старик извлёк из объятий мягкого иссиня-чёрного бархата плоскую фляжечку неизвестного, но явно благородного металла с огромным кроваво красным рубином на поверхности, отвинтил крышечку, достал из шкатулки одну из трёх рюмочек того же металла, но с рубином поменьше, наполнил её ароматной янтарной влагой и передал Жене. Возгнушаться Резов не посмел. Да и не особо-то старался, поскольку огненно-терпкий аромат, разлившийся по всему пространству вагона, а особенно немигающий, кровавый глаз рубина гипнотически притягивали, манили, лишая свободную человеческую волю последней силы для правильного выбора, подменяя желаемым естественное.

– За знакомство! – заявил тост старик, наполнив свою рюмочку и протягивая её к Жене для чоканья.

– Пожалуй… – ответил тот, делая встречное движение и смыкая борта рюмок с характерным металлическим звоном.

Выпили. Ароматная влага сначала обожгла, сдавив дыхание, а потом пролилась медленно и вальяжно по телу, раскрепощая, освобождая его от излишней напряжённости и расцвечивая сознание яркими красками, отзвуками великого прошлого и маяками зовущего, манящего будущего. О многом говорящий вкус:

Счастливый, пышный край земли!Столпообразные раины,Звонко-бегущие ручьиПо дну из камней разноцветных,И кущи роз, где соловьиПоют красавиц, безответныхНа сладкий голос их любви;Чинар развесистые сени,Густым венчанные плющом,Пещеры, где палящим днёмТаятся робкие олени;И блеск, и жизнь, и шум листов,Стозвучный говор голосов,Дыханье тысячи растений!И полдня сладострастный зной,И ароматною росойВсегда увлажненные ночи,И звёзды яркие, как очи,Как взор грузинки молодой!..И послевкусие …Но, кроме зависти холодной,Природы блеск не возбудилВ груди изгнанника бесплоднойНи новых чувств, ни новых сил;И всё, что пред собой он видел,Он презирал иль ненавидел. [38]

38

Отрывок из поэмы М.Ю.Лермонтова «Демон».

– Хорошо?! Ну, скажите, молодой человек, ведь правда же хорошо, а? Ведь хорошо же, хорошо? – старик аж привстал в кресле от возбуждения, забыв видимо, что инвалид.

– Хорошо, – мечтательно согласился Женя.

– То-то же! – снова плюхнулся в кресло ветеран. – Это же не просто коньяк, это эликсир, симфония, материализация чувственных идей! Это же созвучие, аккорд отголосков бытия! В нём …

И сердца зов,И сладостность печали,И ночи трепетный покровВдруг как-то разом прозвучали. [39]

39

Строфа Андрея Нури.