Пути Господни
Шрифт:
– Бог!
– Человек!
– Человеко-Бог!
Лампы скромно блекнут в сиянии яростных глаз.
– Человек, только человек, он сам сказал, - срывается на визг Фридрих Знанский.
Писк цирюльника Знанского тонет в рокоте текстильщиков и портных.
– Человек, озаренный божественной мудростью, что уже не делает его человеком, - бас Энтони Левицкого легко заглушает нестройное блеяние химиков и поваров.
– Моя миссия в этом мире закончена. В этом мире – его слова. Он перенесся в иной, божественный мир! – внес свою лепту хозяин помещения.
– Верно!
– Правду говорит!
Роскошные
– Волнения, распри охватывают сектора. Не для себя, для дела, общего дела, мы положим конец распрям. Здесь и сейчас, не для себя, для них, голосуем!
Худая рука Александра Сонароллы первой тянется к благоразумно тусклым лампам. Могучей порослью, густой воздух взъерошивает десяток рук, два десятка.
И робкий рокот сторонников Знанского вязнет в гуле обрядших идола богочеловеков.
***
Потреблено:
Вода – 180 л (норма 200)
Овощей – 100 кг (норма 90)
Фруктов – 10 шт. (норма 8)
Круп – 800 кг (норма 800)
Мяса (в т.ч. птица) – 97 кг (норма 100).
Экономия составила: …
Хорунди хороший.
Очень хороший.
Пыль – плохая.
Хорунди вытирает ее каждый день. Она появляется.
Снова и снова.
Как в родном мире.
По берегам болот росли светящиеся сыроежки.
Вкусные.
Кислые, с горчинкой.
Если повезет, если знаешь места – найдешь.
Хорунди – знал.
Хорунди – везунчик.
Откусишь часть длинной ножки... Главное сдержаться, не сгрызть до основания, до толстого начала грибницы.
За ночь, одну ночь, ножка – вкусная, терпкая, отрастала снова.
И так много дней.
Хорунди ходил к сыроежке и ел.
Пока… слезы подступили к глазам… в один из дней. Хорунди не сдержался. Съел всю, до земли, даже вырыл небольшую ямку. Было так вкусно. Хорунди был голоден…
Он потом приходил. Много дней. Сыроежка не отрастала.
Вот бы пыли так… отгрызть ногу.
– Из последнего рейда мы привезли восемьдесят семь рабов. Как обычно – молодняк и самки.
Хорунди вздрогнул. Как всегда, погружаясь в мечты, он уходил из мира. Как всегда, его возвращали.
Отхлынувшие было слезы, снова навернулись на глаза.
Он не дома. В этом мире нет вкусных сыроежек. Единственное, что отрастает – пыль. Проклятая, всепроникающая пыль.
– После последней утечки из реактора, у нас умерло достаточно. Однако, все равно, рабов много, чертовски много. Проведете рейд, по секторам рабов. И не затягивайте с этим. В ближайшие, слышите, Кинг, в ближайшие дни!
– Будет сделано, мистер Гопко.
Хорунди вздрогнул.
Рейд!
По секторам!
Страшные слова.
Однако, Хорунди молод, очень молод. И он старается. Хорунди не должны забрать! Да, здесь не так, как в родном мире, но Хорунди нравится, очень нравится. Хорунди нравится пыль, и нравится ее вытирать!
– Юра!
От крика Хорунди едва не выронил тряпку, а когда увидел, кто вошел, помимо воли, тело затряслось мелкой дрожью.
– Дорогой, мне нужна новая горничная. Эта сучка, что привезли из последнего рейда, совершенно не годится. Она же
не имеет понятия о работе по дому. К тому же от нее воняет!Хозяйка – жена Старшего Хозяина. Хорунди боялся ее. Он не боялся так ядовитой шеши в родном мире. Тихой, осторожной, смертельной шеши. Да что там! Он не так боялся своего отца – собирателя Ворунди, когда тот обпивался горькой настойки перебродивших лив. Старшую Хозяйку боялись все. Хорунди видел, едва заметив ее рыжие волосы, трусились и иглокожие диказы и огромные, с могучими клешнями кабы.
Когда Хорунди только попал на Ковчег. Мальчиком. Старшая Хозяйка забрала его к себе. Хорунди, хотя прошло время, до сих пор с дрожью вспоминал страшные дни.
«Идиот!»
«Кретин!»
«Инопланетная погань!»
«Не на что не годная подстилка!»
И плетка.
Она висит у Старшей Хозяйки за спиной. Так, чтобы она всегда могла дотянуться.
Шрамы остались.
Они уже не болели, как прежде. Не всегда. Только заслышав голос Старшей Хозяйки.
– Марта, мне некогда заниматься твоими слугами!
– Нашими, нашими слугами, дорогой.
– Хорошо, нашими. Вот Кинг как раз собирается провести рейд по секторам. Иди с ним, подбери себе что-нибудь.
Старший Хозяин добрый.
Хороший.
Он любит рабов.
***
"Я Золман Никитов, цех аграриев – больной человек. Ибо, как сказано в медицинском справочнике, который от меня прятали, а я все равно нашел, алкоголизм – болезнь. Следовательно, требую отношения к себе, как к больному. Меня лечить надо, а не насмехаться. Для поправки здоровья, исключительно в медицинских целях, прошу выдать два литра спирту чистого медицинского, и еще закуски, так как он у них картофельный и воняет".
С уважением, Золман Никитов – больной человек.
– … состоялось заседание Трибунала. Восемь из десяти подследственных приговорены к утилизации, в том числе небеизвестный Реликт Уотерби.
– Это тот, который врачевал наложением рук?
– Да, колдун из пластмасников. Память Великого Пастыря достойна высочайших похвал.
Артур Гвана – Великий Пастырь сдержанно кивнул, принимая комплимент и разрешая продолжить.
Память достояна похвал, добродетель простирается, далеко за обшивку Ковчега, знания не вмещает библиотека. Изысканная, как праздничные яства, грубая, как пища арестанта лесть, остается лестью. Ложь! Ложь бывает во имя. Спасения, обретения, защиты. Интересно, во имя чего врут они – десятки допущенных к высокой особе приближенных с холодными, как чернота за обшивкой глазами.
Во имя чего врал он – священник, рядовой член, а затем председатель Высокого Трибунала. Врал, льстил, желал здоровья, пророча болезни, счастья, предвкушая неудачу, долгих лет, надеясь на смерть. Врал, пока врать стало не кому. Врать стали ему.
Секретарь – верный Бенаторе, он поднял мальчишку из низов. Сейчас бы прозябал в каком-нибудь секторе рядовым священником, возвысил, приблизил… о чем думает он, восхваляя память благодетеля, заботливо справляясь о самочувствии…
– Медики докладывают, у них снова сиамские близнецы. Приняты обычные меры, однако одна из акушерок проболталась. Поползли слухи. Некий Еван Кастров – второй ярус, сектор химиков, начал проповедовать о скором конце света.