Пути Господни
Шрифт:
Анекдот техников-практиков.
Сколько техников-практиков нужно, чтобы переключить тумблер?
Трое! Один за тумблер держится, двое его тянут.
Анекдот техников-наблюдателей.
Из сборника «Устное народное творчество»
– Я выпиваю день
До дна, до капли.
Я выпиваю день, как пьют вино.
Букет минут смакует сладким,
Осадок – неизменно терпкий
И вязкие часы скрывают дно.
Я выпиваю ночь,
Где звезды – жилы, вены,
И
Смакуя – трепетно и вдохновенно,
Иль залпом – походя, почти мгновенно
В покое нажитого шабаша.
Я пью, во рту теснятся сутки.
Глоток – и месяц,
Два глотка – и год.
И юность не застряла в глотке,
И зрелость походя идет.
Я выпиваю день,
Как кто-то хлещет вечность.
Я выпиваю ночь,
А Бог глотает век.
Я пью и я – живу,
А может лишь спиваюсь,
Но гордо отзываюсь – человек.
– Браво!
– Молодец!
– Давай еще!
Плескаясь в криках, как в купели, Юрий Гопко неторопливо поклонился.
Синяя куртка едва не сползла с покатых плеч. Конечно, он еще не имел права носить ее, как почти все из присутствующих, через одного щеголяющие индиговыми деталями туалета.
– Про жизнь, про жизнь читай!
– И про баб!
– Про жизнь и про баб? – Юра театрально закатил глаза, словно собираясь с мыслями. Может, так оно и было. Попроси кто объяснить… он сам не понимал, каким загадочным образом слова складывались в фразы, а фразы в созвучные строчки. Иногда это происходило как наитие, причем в самом неподходящем месте: посреди коридора, в классе, на проповеди, иногда на подбирание верной рифмы, удачного образа уходили часы (с перерывами), а то и дни напряженного труда.
Вот и сейчас – навеянные словами эстета-слушателя - четыре незамысловатые строчки сплелись в голове.
– Я буду старым, иль не буду,
Я буду трезвым, или нет.
Все бабы однозначно – дуры!
Вот мой осмысленный куплет.
Рокот дружного гогота прокатился сине-серыми рядами.
– Ну дает!
– Все бабы – дуры! Точно, точно!
– Эй, Андрюха, у тебя когда практика? Просись в нашу смену – работы не много, будешь стихи читать!
Кричал один из состоявшихся техников.
– Кому, реактору? Давай лучше к нам. В рубке – чистота, лампочки сияют. Звезды, опять же…
– От звезд голова кружится!
– А от реактора мужская сила пропадает!
Гогот, ребенком на родительских руках, катался открытыми ртами.
– Да я тебя, рубочный белоручка!
– Трюмная…
– Тихо! – разряжая обстановку, Андрей отвесил шутовской поклон. – Вы позволите закончить поэту?
Напряженные отношения между техниками-практиками, непосредственно копающимися в механизмах, обеспечивающих само существование Ковчега и техниками, наблюдающими у многочисленных табло за их работой, давно стали притчей во языцах, войдя в поговорки и анекдоты. Анекдоты, понятные только узкому кругу «синекожих», как за глаза называли техников остальные обитатели корабля.
Технари считали наблюдателей белоручками и втайне, не то чтобы презирали, - недолюбливали их. Наблюдатели, в свою очередь, видели в технарях эдаких недалеких мужланов, кругозор и знания которых ограничивались оболочкой драгоценного агрегата.
Неправы
были обе группы.Наверное, обе понимали это.
Андрей - пока ученик, как все ученики маялся выбором с какой кастой связать дальнейшую судьбу.
– Давай, заканчивай!
Настроение у зрителей заметно ухудшилось. За спорами – не до стихов.
– На смену скоро!
Нет, все-таки эти технари, действительно, не видят дальше своих механизмов.
– Жизнь, как крепкое вино –
Ты ее берешь глотками,
После шевелишь мозгами,
А в финале – вечно дно.
Аплодисменты были менее продолжительные и более жидкие. Хотелось наоборот.
Ах, если бы он родился в обычной семье. Пошел бы в цех обслуги, на артиста, на худой конец – учителя словесности, обучал бы детей, кропал свои строки…
Он – техник. Семью, как и профессию не выбирают.
В дверях нарисовалась серая роба, натянутая на широкие плечи Брайана Гайдуковсткого. Вот кому повезло родиться в обычной семье!
Молодой человек многозначительно указал на настенные часы.
– Мне пора! – Андрей слез с возвышения и начал протискиваться сквозь неплотное кольцо слушателей.
Увлеченные спорами слушатели особо не протестовали.
***
Планета – класс 2.Расстояние – 18.Уровень развития – 4.Перспективность – 3.
Они пришли с неба.
Великая Мать, защити и сбереги!
Да, с неба.
Огненные повозки в громе и молнии взрезали жирное покрывало серых облаков.
Великая Мать – то твои ладони!
За что, за что прогневалась ты на славящих тебя!
Повозки везли чудовищ.
Кантор – вечный противник, недостойный брат Великой, немалы силы твои! Выше облаков ненависть твоя.
Сбываются пророчества.
Карантин Лантун – шаман племени Вакха, обпившись красного, как кровь, густого, как смола сока священных деревьев выкрикивал страшные слова. О безволосых, как ладони, демонах с взглядами, разящими насмерть, об огненных повозках и смерти многих охотников.
Все смеялись.
Даже старейшины.
Даже другие шаманы.
Смеялся и он – Рхат Лун – кто он такой, чтобы перечить Лицам Племени. Лицам многих племен.
Громче других смеялся Сантон Лостон – вождь племени Рхата.
Он первым и упал, сраженный огненным взглядом.
Крики.
Смерть.
Женщины хватали самое дорогое – детей. Прижимая к теплой груди пушистые комочки, волоча за руку, они уводили их в лес. Под спасительную сень волос Великой Матери.
Пытались увести.
Рядом с Рхатом упал Тхут Лан. Драчун и задавака. Он часто задевал Рхата, один раз даже подсунул ему в циновку иглокожую гуану. Смеялись едва ли не всем племенем.
Тогда, в тот момент, стоя перед хохочущей толпой, Рхат желал обидчику смерти.
Молил Великую Мать.
Великая услышала молитвы.
Тхут Лан лежит у его ног, из прожженной дыры нестерпимо, до тошноты разит жареным мясом, пополам с паленым мехом.
Рхат любил жареное мясо. На празднике благоденствия, с трудом перенося бесконечные речи и танцы, он всегда ждал одного момента… Вонзить острые зубы в обжигающую, сочащуюся жиром плоть, бывшую некогда живым существом. Вдохнуть, замешанный на ветках дерева нушну аромат жареных волокон…