Пятьдесят три карты

что она хотела этим сказать? Я стоял в смятении, не зная,

что делать. Позвать Карла не позволяло самолюбие, а

возврашаться к ней сейчас я не решался. Меня колотила

нервная дрожь и неприятно замирало сердце. Чтобы

успокоиться, я решил пройтись по аллее и выкурить сигарету.

Когда я снова подошел к беседке, в ней было темно. Я

испугался, а вдруг она ушла. И теперь у меня не было

никакой возможности ее увидеть. Но я сразу сообразил, что

она не могла никак уйти незаметно для меня, так как я шел по

той дорожке, которая вела к дому. Я решил войти к ней и

сказать, что Карл уехал, а потом будь что будет. Темнота

придавала мне смелости. Как только я вошел, Салина,

очевидно, повернулась к двери, под ней мелодично зазвенели

пружины.

– Кто это?
– шепотом спросила она. Я молчал. Бешеный

стук сердца содрогал меня, как порыв ветра осину. Судя по

молчаливому ответу, уже громче и с издевкой Салина сказала:

– Это опять вы?

– Да, я.

– Зачем вы пришли? Я вас не приглашала.

– Я пришел сказать, что Карл уехал.

– Да! А вы не догадались спросить у портье, когда

произошло это ужасное событие?

– Нет, я никого ни о чем не спрашивал, - разозленный ее

тоном, грубо ответил я, - И вообще, я вам не посыльный, если

вам нужен Карл, идите и ищите его сами.

Я хотел сейчас же уйти, но почему-то задержался.

– Вас очень рассердила моя просьба?
– уже более

дружелюбно спросила она.
– Я совсем не думала, что этим вас

обижу. Извините меня, я звонила Карлу и он действительно

собирался уехать. У него очень важные дела, но он сказал,

что вас он не видел, хотя разговор мой состоялся через семь

минут после вашего ухода. Я решила, что вы заблудились в

саду. Вы теперь меня извините, я хочу спать. Это

единственная возможность скоротать скучную ночь. Спокойной

ночи. Под ней снова зазвенели пружины и все затихло. Я

стоял ошеломленный и раздавленный, не зная, что делать. Я

не мог уйти от нее, меня как будто приковали к ней невидимой

цепью. Я стал в уме поносить ее площадной бранью, пытаясь

заставить себя возненавидеть ее, но тщетно. Я только еще

более отчетливо понял, что полюбил ее той сумасшедшей

любовью, которая рождается мгновенно и мучает человека всю

жизнь. Динь-динь-динь - дискантом прозвенели часы на трюмо.

Три часа ночи. Я стоял в угрюмом оцепенении и мрачно

соображал: что делать? Мелькнула мысль броситься к ней и

умолять о прощении, чтобы она позволила побыть с ней, чтобы

я мог ее видеть. Теперь даже ее издевки казались мне малыми

по сравнению с этим пренебрежительным молчанием. Созерцание

ее стройного свежего тела доставляло мне почти плотское

наслаждение. О! Чтобы хоть раз взглянуть на нее! Мне

хотелось броситься к торшеру, включить свет, взглянуть на

нее и убежать. Я не знаю, сколько времени я простоял в этой

чернильной тишине, копаясь в своих мыслях. Салина ничем не

проявляла своего внимания ко мне, будто меня не было. Я

тяжело вздохнул.

– Это все еще вы?
– спросила она. Я не ответил.
– Вы

что, хотите меня караулить? Не стоит беспокоиться. Я

никого не боюсь, а евнухов не держу, так как ненавижу

целомудрие. Черт вас возьми!
– вдруг закричала она.
– Вы

либо убирайтесь отсюда, либо зажгите свет и сядьте, что вы

стоите, как столб посредине комнаты? Этот окрик вывел меня

из мучительного оцепенения. Я подошел к торшеру, нащупал

шнур выключателя и включил свет. Салина сидела на диване,

поджав к подбородку колени и диким злым взглядом пристально

смотрела на меня.

– Бросьте мне халат, он лежит на шкафу. Теперь

отвернитесь, я оденусь. В шелковом алом халате она

выглядела еще стройней и тоньше.

– Дайте сигарету, - сказала она, присаживаясь на пуфик.

Помолчали. только теперь я услышал звонкое тиканье часов,

которое раньше не замечал. Стрелки показывали 3 часа 35

минут.

– Что же мы будем делать?
– спросила она. Разговаривать

с вами не о чем, а на большее...

– Помолчите, - попросил я, - дайте на вас посмотреть. Она

очень удивилась, но замолчала, обиженно отвернувшись.

– Боже, какая вы чудесная!
– невольно вырвалось у меня

восклицание.
– Из какой сказки, какой волшебник вас добыл и

подарил людям? Она улыбнулась и склонила головку, кокетливо

посмотрела на меня из-под опущенных ресниц. Халат на ее

груди чуть приоткрылся и мне стала видна пышная округлость

мраморно-белой груди. У меня захватило дух и слова застряли

в горле.

– Что же вы замолчали? Говорите! Говорите же... Мне это

очень нравится.

– Что говорить?
– продолжал я, с'едая ее взглядом. Разве

можно высказать словами то очарование, которое вы излучаете,

которое греет, обжигает и ослепляет все вокруг? Она

заметила, что я смотрю на ее грудь, но не захлопнула ворот

халата, а только прикрыла глаза и опустила руки, отчего он

еще больше распахнулся, обнажая белую полоску живота с

темной впадинкой на пупке. Я не выдержал и, порывисто

вскочив с пуфа, приник губами к ее полуоголенной груди. Она

вскрикнула и оттолкнула меня, стремительно отскочив в

сторону.

– Не надо!
– прошептала она.
– Не надо! В этом

восклицании не было ни гнева, ни укора, ни мольбы. И я