Раccвет

Но она была не одна. И она не имела права лишать Грегаля шанса на спасение.

Металл противно обжег руку. Однако Этер сжала его, медленно сняла с предохранителя. Рука не дрожала, когда черный ствол поднялся вверх и устремился в сторону предполагаемого появления врага.

Этер не сразу узнала в незнакомке Кассию. Та почему-то не смеялась и не корчила самовлюблённое выражения лица. Её золотистые волосы взъерошились и запылились, да и взгляд изменился – или, может быть, это изменилась сама Этер?

Отчего-то почувствовав неловкость, Этер убрала пистолет назад в кобуру и повернулась к Грегалю. Тем временем к ней подошли Такора, Йотей и Эон, но остановились на почтительном расстоянии.

– Мне нужно провести операцию в спокойной обстановке, – безапелляционно заявила Этер. – У нас есть полчаса на то, чтобы найти безопасное место.

– Нести будет сложно. Мы за полчаса не уйдём достаточно далеко, – ответил Эон, и было видно, что он старательно подбирает слова. – Ты можешь провести операцию здесь? Какая разница…

Эта простая просьба пожаром обожгла голову Этер, вгрызаясь в сознание. Если он так любит командовать, то зачем брал её с собой? Если бы не Эон, она сейчас сидела бы в госпитале и спасала раненых, причем по несколько человек в день. А он не только уничтожил цель её пребывания на фронте, но и мешает выполнять свой прямой долг!

– Я не совсем поняла, – Этер резко встала и тут же об этом пожалела, когда перед глазами промелькнула черная пелена, – вы сейчас предлагаете забрать у Грегаля все шансы, сделав операцию абы-как? Я не сомневаюсь, что жертвовать жизнь – благородно, так давайте лучше в следующий раз пожертвуем, например, вашей?

Эон удивленно отступил. Фактически Этер никого не оскорбила и лишь задала вопросы, которые в принципе можно расценить как уточняющие, однако было заметно, что эти слова задели Эона.

– Если следовать картам, то недалеко в горах есть множество пещер, – Кассия достала из рюкзака бумаги и раскрыла их. – В них некоторое время прятались наши разведчики. Даже если юнарцы решат проверить каждую, мы сможем уйти в глубину гор по туннелям. Они образовались естественной запутанной системой, но, к счастью, у нас есть схема.

– Возьмите две толстые палки. Сверху накиньте куртки и свяжите их рукава под палками, – Эон скинул оцепенение и привычно начал командовать. – Этого будет достаточно. И, к слову, – он обернулся к Этер и заглянул ей прямо в глаза, – я всегда готов пожертвовать собой, если таков мой долг.

– Только не забывайте, что некоторую часть пути до пещер нам придётся пройти по открытому месту, – Йотей подошел ближе и внимательно осмотрел раны Грегаля. – Вы готовы рискнуть судьбой Трианы ради одного человека? К тому же нет никаких гарантий, что он выживет и не станет грузом.

– За что же нам сражаться в таком случае? – подала голос Такора. – Я тут же уйду с фронта и заберу с собой вас, если кто-то честно признается, что готов умереть за Трианское королевство. Все мы патриоты до первого боя, не так ли?

Перед глазами Этер сразу вспыхнули яркие образы – ее уютный дом, залитая солнцем кухня, смеющиеся родители, братья и сестры. Она ушла на фронт, оставив маленьких Афену и Грео на попечительство других родственников. Родители и Нилин сделали это ещё в первые дни войны, потом за ними отправился и Варион. Этер не знала, где они и что с ними, живы или уже нет – но всей душой надеялась, что однажды увидит их вновь. Однако войска Юнара систематически теснили трианцев, и Этер наконец решила стать той самой каплей в море исчезнувших на войне душ. Она всем сердцем любила свою страну, её красоту и гордость, силу и несгибаемую волю. Она хотела помогать раненым, приносить им облегчение. Но за этим ли в действительности Этер шла на фронт? Можно ли любить такое большое понятие – целую страну?

Или же она пошла на войну лишь для того, чтобы это не пришлось делать её наставнику? Или младшим сестре и брату?

– Я, например, сражаюсь просто потому, что мне это интересно. Мне больше нечем заняться, вот и пошла на фронт, – продолжала Такора. – И я готова пожертвовать своим весельем ради Грегаля. Просто сдохнуть – это не страшно. Это всего мгновение.

– Гораздо важнее то, что мы оставим после себя, – добавила Кассия, отрываясь от рассматривания карт. – Все мы потеряли слишком много в этой войне, у нас остаётся все меньше смысла бороться. Триана позволит себя любить, даже боготворить, но она никогда не полюбит в ответ. Для этого нужны люди, которых вокруг все меньше.

Йотей нахмурился, однако, к удивлению Этер, не стал спорить. Неужели совесть проснулась? Он лишь кротко вздохнул и снял куртку.

В промежутках между деревьями можно было разглядеть поднимавшиеся на горизонте горы и зеленый луг перед ними. Лучи заходящего солнца слепили глаза и не давали такого же умиротворения, как дома. И хотя это было то же солнце, то же небо, те же облака – все равно беспричинная ненависть вперемешку со страхом закипела в душе Этер, заставляя её крепче сжимать в руках сумку с лекарствами.

– Стихотворение слышал когда-то, но не смог понять его. Теперь, думаю, понимаю, – тихо сказал, задумавшись, подошедший Ратмир. – Мы, словно безумные, глупые дети, делаем то, что не можем понять. Пусть в наших мечтах поселится ветер, его уж никто не сумеет отнять.

Повисло долгое молчание, которое разбавлялось разве что криками птиц и стрекотанием просыпающихся кузнечиков. Для Этер было неожиданностью, но следующее четверостишие нараспев произнес Эон.

– Бежим по дороге за гаснущим солнцем, пытаясь оставить его до утра. Откажемся верить, во власти эмоций забудем, что ночью нам светит луна.

– И в этом ненужном стремительном беге всё дальше уходим от нашего дома. – подхватила притихшая Кассия. – Тысячи сказок сложат о веке, в котором война заглушала звук грома.

Секунда томительной тишины, и голос Такоры облетел тихую поляну:

– Мы не бессмертны, наш день не так долог, чтобы его разменять на пустое. Лишь прошлого с нами остался осколок, но как ни смотри – отражение кривое.

Этер уже не могла отличить, кто говорил следующим. Кажется, Йотей.

– В том отражении можно увидеть все то, что за спинами мы оставляли. Сотни счастливых и грустных событий на войнах в безликую массу смешали.

Всё её внимание было приковано к навсегда застывшим телам в грязно-зеленой форме. По притихшему лесу разлетелся тихий голос Этер.

– У каждого – дом, в нем тоскует семья, с бессилием и страхом ждёт вести с войны. У каждого в сердце родная земля, лишь ей и семье посвящаются сны.

Их пустые окровавленные лица были повернуты к бесконечно синему и равнодушному небу. Откуда-то взялся ветер, который пробрался под кожу и разбился под ней тысячей болезненных осколков.