Ради тебя

— Доброе утро.

Приподняв голову над наволочкой, набитой листьями, она увидела, как Марти сидит боком на своем убогом ложе, прислонившись к стене. Она читала одну из книг, которые Зои принесла с собой в хижину.

— Доброе утро, — ответила она на приветствие, а затем посмотрела в другой конец маленькой комнаты, на кровать Софи.

Софи лежала к ней лицом, с открытыми глазами и выражением смирения на лице. Даже в тусклом свете раннего утра было видно, насколько припухла кожа вокруг глаз.

— Как ты себя чувствуешь сегодня, Софи? — спросила она.

Софи не сразу ответила. Единственным признаком того, что она вообще была жива, было медленное мигание ее век.

— Софи? — повторила она. — Как ты себя чувствуешь?

— Я думаю, что скоро умру, — произнесла наконец Софи.

В ее голосе было какое-то жутковатое спокойствие.

— Ну, разве мы не драматичны этим утром? — с сарказмом сказала Марти.

— Почему ты так говоришь, Софи? — спросила Зои встревоженно.

— Потому что знаю, — ответила Софи. — Я хочу сказать, что давно знаю, что могу умереть. Я, в общем-то, не боюсь, ничего подобного.

— Ты не умрешь, милая, — сказала Зои.

Эти слова казались единственно правильными сейчас. Но Софи не обманешь банальностями.

— Вы ничего не понимаете в болезни почек, — сказала она. — Я не могу жить без диализа.

— Как долго ты можешь прожить без него? — спросила Марти.

— Марти!

Зои испугала бесчувственность ее дочери. Хуже того, у нее было неуютное чувство, что, если Софи могла бы сказать, сколько она проживет, Марти начала бы считать дни до ее смерти.

— Ну, она говорит это так, будто в этом нет ничего особенного, — сказала Марти.

— Я не знаю, как долго, — сказала Софи. — Я никогда так раньше не делала.

Зои пришлось улыбнуться из-за заумного тона ответа малышки.

— Как я могу помочь, милая?

Она приподнялась на локте, при этом хворостинка или что-то такое в ее импровизированной подушке хрустнуло под ее весом.

— Ты сказала мне, что тебе важно следить за тем, что ты ешь. Что для тебя лучше всего?

— Протеины, — ответила Софи. — Мясо. Курица.

— Ну, я, вероятно, смогу подстрелить кролика или белку, и мы могли бы приготовить их на обед, если хочешь.

— Ты забыла, что мы не можем разжечь костер, — напомнила Марти.

— Я не хочу, чтобы ты кого-то убивала, — сказала Софи.

— Почему бы тебе не убить одну из тех паршивых собак? — предложила Марти.

Зои проигнорировала ее вопрос.

— Здесь водится кое-какая рыба, которую мне до этого удавалось поймать, она довольно вкусная, — сказала она, вспоминая привкус темно-чешуйчатой рыбы. — Как насчет того, чтобы я попробовала поймать одну из них? В рыбе много протеина.

— Хорошо, наверное, — сказала Софи.

— Ну, я надеюсь, вы обе любите суши, — резко бросила Марти.

— Марти, у нас будет костер, — возразила Зои, удивив их обеих своей безапелляционностью. — Я собираюсь накормить этого ребенка. Если мы услышим самолет или что-то еще над головой, мы можем залить костер водой и войти в хижину.

— Звучит так, будто ты уже все решила, мама, — сказала Марти.

Зои встала с постели и прошла через комнату к убогому ложу Софи.

— Позволь мне взглянуть на твою ногу, милая, — сказала она, убирая покрывало с ног Софи.

Софи лежала не шевелясь, пока Зои осторожно разматывала повязку. Отек немного спал, рана не казалась уже такой воспаленной и чувствительной, и Зои почувствовала огромное облегчение.

— Она намного лучше, Софи, — сказала она. Софи подняла голову, чтобы самой посмотреть на ногу. — Антибиотики действуют.

Софи опять уронила голову на подушку.

— Если бы только они могли починить все остальное, — вздохнула она.

— Я знаю, милая, — сказала Зои, вставая. — Я тоже этого хотела бы.

Она села на камень у ручья, держа ведро и сеть наготове, и ждала, когда проплывет одна из тех темно-чешуйчатых рыб. Обычно их было очень много. Но сегодня, когда они были нужны ей как никогда, казалось, что они вдруг испарились из ручья. Тем не менее отсутствие рыбы предоставило ей много времени для размышления.

Она подумала о нежелании Марти разжигать огонь. Эти два слова, Марти и огонь, вызывали у нее какое-то беспокойство, и она боялась, что знала, почему так происходит. Многие годы эти слова были неразделимо связаны в ее голове, несмотря на то что она прикладывала все усилия, чтобы разорвать эту мысленную связь между ними. Сколько Марти было лет, когда возник пожар? Одиннадцать? Может, только десять?

Зои и Макса вызвали из Нью-Йорка, где они снимали фильм, поскольку в доме в Малибу произошел пожар. Комната няни была разрушена, сгорела, и сначала все подумали, что молодая женщина заснула с зажженной сигаретой в руке. Но после того как пожарные инспекторы более тщательно поискали причину пожара, они определили, что дом намеренно кто-то поджег посреди ночи. Причиной пожара была намоченная в бензине и затем воспламенившаяся тряпка, которая была спрятана в углу комнаты. А пропитанная бензином тряпка просто так не появилась бы в комнате няни, если только кто-то не положил ее туда.

Макс постарался направить дело в сторону того, что няня сама это сделала. Она была в депрессии, доказывал он. К тому же она время от времени выпивала.

Лежа на больничной койке, с обожженными руками, няня уверяла, что не имеет никакого отношения к пожару, но Зои и Макс проигнорировали ее протесты и сделали из ее увольнения публичное шоу. Об этом инциденте несколько дней кричали все газеты, и Зои сомневалась, что бедной женщине удастся когда-либо найти работу. Но в тот момент существовала крайняя необходимость не позволить свету прожекторов упасть на человека, которого пожарные инспекторы считали настоящим виновным, — Марти.

Впрочем, Марти отрицала, что имела какое-то отношение к пожару, и реальных доказательств ее причастности к этому не было, так что Зои легко было не доверять теориям пожарных инспекторов. О Боже, как хорошо у нее получалось тогда ничего не замечать! Не спрашивайте, не рассказывайте. Это можно было назвать правилом семьи Гарсон-Полинг. Ни она, ни Макс не хотели спрашивать Марти, сделала ли она что-то плохое и почему она это сделала, поскольку тогда им пришлось бы разбираться с ответами. Гораздо легче было пустить все на самотек. Так они и сделали.