Раковый корпус
Шрифт:
Ну, всё, что линия Костоглотова, всю её во всяком случае… А линию Русанова по разговору моих соседей, я ведь с ним не лежал, по разговору однопалатников. Я подумал: вот так это можно было бы написать. И это легло и лежало совершенно неподвижно, и могло и не написаться. А в 1963, когда “Ивана Денисовича” уж напечатали, я думал: что же можно такое написать и попробовать дать публично в “Новый мир”? И я так написал “Раковый корпус”. А мог и не написать, могло бы лежать» [7] .
7
Александр Солженицын. Публицистика: В 3 т. Т. 2. Ярославль: ВерхнеВолжское кн. изд-во, 1996. С. 425.
Ещё раньше, 8 декабря 1968 г., А. С. записал в «Дневнике Р-17», сопровождавшем работу над главной вещью писателя – «Красным Колесом»:
«Сюда не относится,
Сперва – чей-то в диспансере рассказ о больном прокуроре, – лежал тут и брюзжал (“нас население не поддерживает”) – чисто как благонамеренный в тюремной камере. Я его и не видел никогда. Ещё и о сыне его, как он ездил на инспекцию. У меня заложилось: “Два рака”, такой мог бы быть рассказ. Записал и в список, и много лет так стояло: “Два рака”.
Потом – печально-радостное слонянье по Ташкенту в день выписки (1954), и именно на той улице к комендатуре – пронзительная мысль: вот была бы повесть о любви! – почти новый поворот. Заложилось и это. <…>
Лишь через 8–9 лет, уже перед появлением “Ивана Денисовича”, оба сюжета соединились – и родился “Раковый корпус”. Я начал его в январе 1963, но он мог и не состояться, вдруг показался малозначительным, на одной линии с “Для пользы дела”, я переколебался и написал “ДПД”, а “РК” совсем забросил.
Потом как-то выделилась “Правая кисть”.
Надо было создаться отчаянной ситуации после отнятия архива, чтобы в 1966 г. я просто вынужден был из тактических соображений, чисто из тактических: сесть за “РК”, сделать открытую вещь, и даже (с поспеху) в два эшелона» [8] .
Итак, за «Раковый корпус» А. С. принялся в январе 1963 г. После пуб ликации рассказа «Один день Ивана Денисовича» («Новый мир». 1962. № 11) и «двух рассказов» – «Случай на станции Кочетовка» (в журнале – Кречетовка) и «Матрёнин двор» (Там же. 1963. № 1) А. С. стал двигать сразу «четыре больших вещи». Собирал материалы к «Архипелагу ГУЛАГу» и «Красному Колесу», выцеживал из «Круга первого» главы «для неожиданной когда-нибудь публикации» и «начал “Раковый корпус”» [9] .
8
«Дневник Р-17» будет напечатан в т. 17 настоящего Собрания сочинений.
9
А. Солженицын. Бодался телёнок с дубом. С. 87.
В начале марта 1963 г. А. С. обратился в Ташкент к заведующей отделением онкодиспансера Лидии Александровне Дунаевой (в повести её биографией и чертами наделена Людмила Афанасьевна Донцова) и своему лечащему врачу Ирине Емельяновне Мейке (на неё ориентирована Вера Корнильевна Гангарт) с просьбой подробно рассказать о себе и ответить на комплекс вопросов из области медицины. В ответ между 13 и 16 марта Ирина Емельяновна написала главным образом о своей наставнице Л. А. Дунаевой, которая в те дни обследовалась в Москве с подозрением на опухоль в желудке. 28 марта А. С. повторил просьбу: «Я понимаю, что Вам, может быть, не до того, но очень прошу Вас выделить время, совершить такой труд и помочь мне обстоятельно написать о себе, может быть, даже не одно письмо, а несколько. Мне хочется, чтобы Вы или такой же человек, похожий на Вас, по Вашему желанию (можно ближе или дальше), ходил бы по моей девятой палате – и улыбался Вашей приветливой улыбкой. Мне для этого надо знать всё порядочно, а я ведь ничего не знаю. Если бы Вы могли уделить внимание и прислать вот такую биографию» [10] . Написать о себе Ирина Емельяновна решилась не раньше осени, о чём можно судить по содержанию письма: «Сейчас у нас тепло. Снега нет. Рынки – со свежими фруктами» [11] . Причиной многомесячных колебаний стала давняя семейная трагедия: «Был брат-инженер. Пострадал от эпохи – расстрелян в 1938 г. и посмертно реабилитирован. Это сообщили 65-летней старухе-матери, вызвав её в органы. Мы даже не знали, что с ним случилось такое. Знали, что посажен, и всё. Всё это убило мать! <…> Случившееся угнетало всю нашу семью. <…> Свою сознат<ельную> жизнь я жила угнетённая этим обстоятельством» [12] . Всё это А. С. узнал слишком поздно, и личная история Веры Гангарт не совпадает с личной историей И. Е. Мейке.
10
«Правда Северо-Запада» (Архангельск). 10 декабря 2003.
11
РГАЛИ, ф. 2511, оп. 1,
д. 90, л. 3, об.12
РГАЛИ, ф. 2511, оп. 1, д. 90, л. 5.
Л. А. Дунаева ответила А. С. тремя письмами (первое датировано 20 марта, третье – 30 сентября 1963), тщательно заполнив обширный вопросник, составленный писателем.
В апреле – мае 1963 г. А. С. пишет для «Нового мира» А. Т. Твардовского рассказ «Для пользы дела». Отправив рукопись в редакцию, возвращается к «Раковому корпусу».
29 октября 1963 г. «Новый мир» заключил договор с А. С. на повесть в десять листов. В тот же день член редколлегии В. Я. Лакшин записал в дневнике, что в редакцию «приезжал Солженицын»: «…к следующей осени обещает кончить для нас <…> повесть “Раковый корпус”. Речь идёт о ташкентской больнице, где его спасли. <…>
О повести “Раковый корпус” А. И. сказал, что не предвидит трудностей для её появления в печати. Возник вопрос, можно ли объявить её в проспекте? Твардовский и все мы советовали переменить, пока хотя бы условно, название. “Больные и врачи”, например. Солженицын это отверг.
Потом в пустом кабинете Марьямова (тоже член редколлегии «Нового мира». – В. Р.) мы говорили с А. И. наедине, и он объяснил мне: ему не хочется, чтобы, пока он не будет появляться перед читателями, его считали автором повести “Больные и врачи”. В этом названии есть нечто заведомо нейтральное, и может даже почудиться отступление, заранее обдуманное равновесие. Вот если бы одни “Больные”… Об этом ещё можно бы подумать. <…>
Я предложил Солженицыну полечить его новейшими способами у моего друга В. Г. (Валентина Ивановича Говалло, доктора медицинских наук. – В. Р.). Он ответил, что сейчас хорошо себя чувствует, практически здоров и не хочет экспериментов. Впрочем, просил за своего приятеля – геолога, у которого запущенный рак. (Этот человек – герой его будущей повести – лежал с Солженицыным.) Я обещал узнать, сможет ли В. Г. помочь ему. Вечером мы созвонились по телефону» [13] .
13
Владимир Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущёва: Дневник и попутное. 1953–1964. М.: Кн. палата, 1991. С. 164–165.
В письме Лакшину 29 декабря 1963 г. А. С. сообщил: «Никакого недоразумения с бластофагом (онкологом, буквально: пожирателем опухолей. – В. Р.) не произошло, я дал адрес Вашего московского приятеля своему подопечному» [14] .
О попытках переименовать «Раковый корпус» в редакции «Нового мира» рассказывает и А. С.:
«Тем временем нужно было им печатать проспект – что пойдёт в будущем году. Я предложил: повесть “Раковый корпус”, уже пишу. Так названье не подошло! – во-первых, символом пахнет; но даже и без символа – “само по себе страшно, не может пройти”.
14
Владимир Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущёва: Дневник и попутное. 1953–1964. М.: Кн. палата, 1991. С. 182.
Со своей решительностью переименовывать всё, приносимое в “Новый мир»”, Твардовский сразу определил: “Больные и врачи”. Печатаем в проспекте.
Манная каша, размазанная по тарелке! Больные и врачи!.. Я отказался. Верно найденное название книги, даже рассказа, – никак не случайно, оно есть – часть души и сути, оно сроднено, и сменить название – уже значит ранить вещь. <…>
Не столковались, и “Раковый корпус” не попал в обещания журнала на 1964» [15] .
15
А. Солженицын. Бодался телёнок с дубом. С. 91.
В беседе со студентами-славистами в Цюрихском университете 20 февраля 1975 г. А. С. добавил: «Когда я принёс “Раковый корпус”, Твардовский замахал руками: “Нет, нет! это невозможно, меняем! «Корпус в конце аллеи»?.. а с раком напечатать нельзя”» [16] .
В конце ноября 1963 г., посреди работы над повестью «Раковый корпус», А. С. вернулся к рассказу «Правая кисть», написанному ещё в 1960 г., но местом и временем действия связанному с «Корпусом».
Загодя А. С. собрался съездить в ташкентскую клинику, где его вылечили. О командировке на январь или февраль 1964 г. говорил в редакции «Нового мира». Отправился в Ташкент 17 марта.
16
Александр Солженицын. Публицистика. Т. 2. С. 225–226.