Расплата
Шрифт:
— Даже так? И что же там у тебя?
Этьен достал из-под рубашки свиток и бросил на низенький столик перед Филиппом.
— Вот, подарок. Думаю, тебе понравится.
— Что это? — недоверчиво глядя на бумагу, спросил Филипп.
— Смотри.
— Да, все забавней и забавней с каждой минутой. Надеюсь, тут не прошение о помиловании?
Филипп развернул свиток и долго, изредка поглядывая на Этьена, изучал ровные аккуратные строчки.
— Я отрекаюсь от короны, — проговорил Этьен. — Завещание Ренарда больше не имеет смысла, так что ты — единственный наследник и король Риантии.
Неожиданно. Филипп отложил бумагу и молча разглядывал
— Хм. Забавно. Нет, Этьен, так неинтересно. Я мечтаю выпустить тебе кишки, а ты превращаешься в слабака и лишаешь меня наслаждения.
— Не паясничай. Мне не нужна корона, но отдай мне Кристину.
— Ну да… Мог бы и сам догадаться. А я уж подумал, что, правда, подарок. А если не отдам?
— Зачем она тебе? Ты вроде от отсутствия женщин не страдаешь, над Кристиной и так уже достаточно поиздевался. Отдай ее, Филипп… Разве ты еще не наигрался с ней? Для тебя она всего лишь одна из многих, очередная игрушка, а я за нее корону тебе отдаю.
— Ты что, торгуешься со мной?
Этьен промолчал, внимательно, выжидающе глядя на Филиппа. Вариантов дальнейшего развития событий немного: либо его сейчас же прибьют, либо… Крошечный шанс, что его отпустят живым, да еще и с Кристиной, но другого выхода он не видит — он должен был попробовать. В конце концов, жажда расправы над ним связана с нежеланием Филиппа делить власть с незаконнорожденным отпрыском Ренарда, но он, Этьен, на власть больше не претендует, а значит, и убивать его больше нет смысла. Ну если только из вредности и желания довести начатое до конца. Но на кону еще одна жизнь — молоденькой девочки, попавшей в лапы к Филиппу из-за него, Этьена. И он не может спокойно отсиживаться в безопасном Абервике, пока это чудовище день за днем убивает Кристину. Он должен хотя бы попытаться ее спасти. Тем более, что он больше не будущий король — он обыкновенный человек, и жизнь его теперь не так ценна, как жизнь наследника.
— Я не торгуюсь, Филипп. Тебе мешал незаконнорожденный наследник — считай, что его больше нет. А я всего лишь прошу тебя отпустить девушку. Я плачу тебе неплохую цену, не находишь?
— Ты меня забавляешь, Этьен! Отказаться от короны, к которой ты не имеешь никакого отношения, ты должен был еще в тот день, когда Ренард назвал тебя сыном. Но я рад, что хотя бы сейчас ты пришел к этому решению. Возможно, за это я даже отпущу тебя отсюда живым. Но ты же не совсем дурак, правда? Ты же должен понимать, что Кристину в прежнем виде ты уже не получишь.
— Мне все равно, в каком виде — отпусти ее. Филипп, ну зачем…
— Кристины больше нет, — оборвал Филипп.
Не без наслаждения любовался Филипп, как изменился в лице братец.
Этьен замер. Растерянность, непонимание, а следом страх, нечеловеческий, что прозвучавшие слова — правда. Впрочем, ему же это только показалось, правда? Он просто не так понял, он ослышался…
—
То есть… как нет? — переспросил Этьен.— Она мертва. Довольно строптивая была девушка… Мне жаль.
— Ты убил ее?
И страх сменился вспышкой гнева. Этьен подскочил с дивана и ринулся к Филиппу, но тот и глазом не моргнул.
— Сядь, — рявкнул он, одним только взглядом, холодным, безжалостным, останавливая Этьена. — Одно неловкое движение — и кишки тебе выпустят прямо здесь. Центральное кладбище, за задними воротами повернешь налево — общее захоронение под номером триста пятнадцать. Хочешь — иди. Так и быть, я позволю тебе уйти отсюда живым. Согласись, это неплохой встречный подарок, и я тоже умею быть великодушным. Только учти, моя доброта не вечна — даю тебе полдня. Сходи к своей Кристине и катись отсюда, чтоб я больше тебя не видел. Обещаю, братец, второго такого шанса у тебя не будет. Узнаю, что ошиваешься в городе — убью. А теперь проваливай, пока цел, и радуйся, что отпускаю. Вали, я сказал!
Он дождался, пока Этьен уйдет, и сразу же вызвал Адриана. Безропотный слуга явился тотчас же, чем очень порадовал Филиппа — безусловно, отсутствие рядом с ним женщин, подобных Полине или Кристине, весьма благотворно сказывается на нем. Маркиз наконец-то собран, сосредоточен, хладнокровен и без излишних сантиментов готов служить на благо стране и своему королю. Да, таким он нравится Филиппу куда больше!
— У меня только что был Этьен, — разжигая огонь в камине, проговорил Филипп.
— Этьен? — удивился маркиз.
— Ага. Сам пришел ко мне, представляешь?
— Не представляю, если честно. И что хотел?
— Принес отказ от короны. Взамен просил Кристину…
— И что ты ему ответил?
— Ответил, что Кристина погибла.
От Филиппа не скрылось, как дрогнуло лицо Адриана при упоминании девушки — видать, болит еще, видать, не вытравил Филипп еще всю эту дурь в душе маркиза, взлелеянную Полиной. Впрочем, Адриан довольно быстро взял себя в руки и поспешил сменить тему:
— Что ты теперь намерен с ним делать? Убьешь?
— Все-таки считаешь меня монстром? Адриан, я тоже способен на благородные поступки — я отпустил его.
— То есть… как отпустил?! — недоверчиво переспросил Адриан.
— Вот так и отпустил. Он ко мне пришел с миром — я его тоже с миром отпустил. Разошлись, как настоящие братья. Как думаешь, я поступил достаточно благородно? Подумал, зачем мне лишняя головная боль? Пусть люди знают, что жив он, здоров, а от них отказался. Думаешь, простят они ему такое предательство? А эти ренардисты, что спят и видят, как он в права наследования вступит? Нет, пусть живет. Если я его убью, его сразу в великомученики запишут, а меня — в убийцы, а так — предатель он. Как есть предатель! И знаешь, меня вполне это устраивает. А тебя?
— Я согласен с тобой. Ты прав.
— Конечно, прав, — усмехнулся Филипп, с легким прищуром разглядывая маркиза.
Филипп ждал, когда же тот сорвется и покажет свои истинные чувства, когда же ложь и предательство обнажат свою мерзкую сущность. Он ждал подтверждения своих предчувствий — маркиз, должно быть, рад, что бастарду дали уйти… Но лицо Адриана непоколебимо: взгляд трезвый, холодный, открытый. Может, действительно, перед Филиппом стоит все тот же прежний верный слуга, готовый по первому требованию своего короля загрызть любого? Может, действительно, исцелился от романтической дури и жажды подвигов? Впрочем, самое время расставить все точки над «i».