Рассказы. Повести. Легенды
Шрифт:
В поле было светлей и спокойнее. Темной гладью лежал сбоку широкий пруд, и в нем отражались черные группы прибрежных деревьев, а посередине сверкали звезды.
– - У вас земля-то имеется по наделу?
– спросил опять жулик, точно между ним и Антоном не было никогда и никаких неприятностей.
– - Мало, - угрюмо и нехотя ответил сторож.
– Какая наша земля: три четвертки!
Он махнул свободной рукой и задумался. Вопрос был слишком близкий ему, чтоб отвечать равнодушно.
– - Земли-то у нас, говорят, больше, не три четвертки, да она за графом осталась. Говорят, надо судиться: ее возможно
– - Так чем же вы заниматься будете?
– воскликнул вдруг жулик, и в голосе его было удивление, сочувствие и даже упрек.
– Разве возможно с такого клочка прокормиться? Да еще семью прокормить?
– - Что ж теперь будешь делать...
– - А вы человек семейный?
– - У меня много...
От таких разговоров сердце у Антона смягчилось, да и рука устала крепко держать жулика все время за воротник. Он перехватил его за рукав и, указывая куда-то вперед, сказал просто и добродушно:
– - А вот уж недалеко и урядник!
Жулик ничего на это не ответил.
Помолчав, он неожиданно спросил тоже простым и участливым тоном, словно давнишний приятель:
– - Вы что же, здесь на всю зиму останетесь без семьи?
– - Я только до сентября нанят, пока дачник живет.
– - Значит, недели две - да и в сторону?.. Ну и стоит из-за таких пустяков целое путешествие делать... ноги ломать по песку?.. Знаете что, господин сторож: не нужно идти к уряднику. Ну его совсем!
Антон молчал и думал. Ему и самому стало казаться, что не нужно: жулик был человек уважительный и приятный, и ему было жалко его.
– - Я вам не враг, и вы мне тоже не враг: разойдемся друзьями?
Жулик осторожно взял Антона за руку, которою тот все еще держал его локоть, и повторил:
– - Разойдемся друзьями?
Потом добавил почти уже строго:
– - А с графом вы непременно судитесь. Составьте приговор от волости да хорошего адвоката возьмите. Не какого-нибудь ходатая, а настоящего адвоката... во фраке. Он вам единым махом все оборудует. Земля - дело нужное.
Не дарить же ее графу!
– - То-то и оно, чтобы не дарить!
– - И не дарите!
– - Люди-то мы... темные.
– - Адвокаты на это есть... Ну, прощайте, господин сторож. Благодарю вас.
Антон все еще медлил и крутил головой. Потом вздохнул и нерешительно отпустил руку.
– - Ну, ладно, - сказал он угрюмо, - так и быть... А задвижку, которую ты своротил, я завтрашний день на старое место приколочу.
– - Уж пожалуйста, господин сторож.
– - Сказал - сделаю.
– - Ну, прощайте!
Жулик скромно пожал его сухую огромную руку с жесткими пальцами, приподнял над головой картуз и быстро и легко пошел к роще.
Антон с минуту еще видел его темную фигуру среди темного поля, а может быть, ему только казалось, что он видит его и слышит легкие поспешные шаги.
Он постоял, подумал и, погладив бороду, пошел, не торопясь, обратно домой. В мыслях его крепко засел вопрос о земле. В это же время он думал и о том, что станется со всеми сторожами, если всех жуликов переловят.
Наутро он выполнил обещание и приколотил оторванную задвижку.
А когда всем стало известно, что ночью приходил вор и сломал замок у погреба, хозяин позвал к себе Антона и спросил по-хозяйски:
– -
Куда же девался жулик?Антон отвел в сторону глаза и угрюмо махнул рукою:
– - Убег!
Тень счастья
I
Молодой человек лет двадцати двух, бледнолицый и скромный, Виктор Васильевич Рыбаков, сидел на высоком табурете за желтой длинноногой конторкой и писал в разграфленной книге цифры, складывая и помножая числа на счетах. Работа требовала внимания и точности, а между тем мысли Рыбакова отвлекались в сторону и было трудно считать не сбиваясь. Он только что получил странную неожиданную записку. Несмотря на то, что записка была неведомо от кого, она беспокоила и дразнила его воображение, мешая думать.
В свободное от занятий время Рыбаков любил играть на рояле и вообще любил музыку, много читал о ней, интересовался теорией и даже пробовал сам писать ноты, но исключительно для себя, никому их не показывая; это доставляло ему большое удовольствие; он забывался, выходил из своего одиночества и чувствовал себя почти счастливым. Никогда он не предполагал, что будет играть публично. Однако это случилось. Два дня тому назад его почти насильно вытащили на эстраду аккомпанировать знакомому певцу в маленьком концерте в пользу соседнего приюта, чтобы заменить обманувшего пианиста; без этого срывался весь концерт. От смущения и робости он чуть не умер при выходе перед публикой, которой и было-то всего человек сто. В числе слушателей были многие из его конторских сослуживцев, и это смущало его всего более. Певец имел успех, а аккомпаниатора едва ли кто, кроме знакомых, даже заметил. Он и сам не обольщался ничем: отработал, выручил из беды устроителей и незаметно ушел - точно ничего и не было. Однако случилось нечто невероятное. Он получил на другой день записку, которую читал и перечитывал, старался забыть и разорвать, но не рва т и не забывал, а вынимал из кармана и вновь и вновь перечитывал.
"Я внимательно следила за вами весь вечер. Почему вы были так печальны? Мне кажется, что вы очень талантливы и очень одиноки. Как мне хотелось бы доставить вам хоть минуту радости. Если б я могла это сделать! Где я могу увидеть вас и когда?.. Если можете, приходите во вторник ровно в шесть вечера к памятнику Гоголя... Я вас увижу и сама подойду к вам. Не думайте дурно обо мне...
Мне хочется сказать вам только несколоко слов. Если не придете, то все-таки не думайте обо мне дурно. Впрочем, таланты не бывают жестоки, и вы меня не осудите, я уверена. До свидания. Ровно в шесть".
Подписи не было никакой. Подумать было не на кого.
Воображение рисовало то одно, то другое лицо, и все это было - не то. Казалось, что это пишет молоденькая ученица в коричневом платье... Но нет! Об одиночестве и о том, что таланты не бывают жестоки, не может писать неопытная девочка. Это, должно быть, старая дева, от скуки бросающаяся на первого встречного... "Мне хотелось бы доставить вам хоть минуту радости..." Нет, это не старая дева!.. Доставить радость?.. Кто может так легко и так уверенно сказать это о себе?.. И воображение начинало рисовать молодую красавицу, способную действительно доставить радость своим взглядом, пожатием руки, ласковым словом, дружбой... доверием...