Рассвет над океаном

— Хорошо, мистер Рейнс, я сам ей займусь, — произносит он в трубку, отключается и смотрит на меня. — Добрый вечер, дорогая мисс Паркер! Не имел удовольствия общаться с вами раньше.

Меня трясёт от слабости и от страха, но, надеюсь, я хорошо это скрываю.

— Вечер пятницы я обычно провожу в другом месте. Так что нынешний вряд ли можно назвать добрым.

— Сегодня — простите великодушно! — вам придётся изменить своим привычкам. Извольте пройти вон туда, — он машет рукой в сторону одного из блоков. — Вашу охрану можно отпустить, здесь вам ничто не угрожает!

И меленько смеётся. Какой мерзкий голос у этого человека! Визгливый и ломкий, с неприятным незнакомым акцентом. «Доктор Глен Салливан», — читаю я на бейджике, когда он подходит ко мне. Изредка я видела его в галереях Центра и на общих совещаниях, но никогда к нему не присматривалась. Люди в белых халатах меня не интересовали. Лучше бы не присматривалась и дальше! Возраст — около пятидесяти. Коротко стриженые седые волосы с проплешиной, колючие близко посаженные чёрные глазки, крупный нос крючком, влажные красные губы, срезанный подбородок. Кадыкастая шея, по-страусиному вытянутая вперёд, сутулые плечи, узловатые пальцы. Совершает те же самые приготовления, что и Джарод сегодня утром. Отворачиваюсь, чтобы не видеть суетливых движений.

Джарод. Горячая и пряная, как глинтвейн, смесь тревоги и нежности…

Потом, Паркер, ты подумаешь о нём потом — когда не нужно будет скрывать эмоции!

— Будьте добры, сядьте на этот стул и дайте мне вашу дивную ручку, мисс Паркер!

Доктор Салливан берёт меня за запястье.

— О, да вы вся горите, моя красавица! А пульс — как у девочки, которую впервые поцеловали! Вы взволнованы? Неужели я вам нравлюсь?

От него остро пахнет ацетоном и потом.

— Меня от вас тошнит, — демонстративно морщусь и прикрываюсь ладонью.

Он опять заходится смехом.

— О вашей любезности, мисс Паркер, в Центре ходят легенды!

Моя кровь, льющаяся в пробирку. Когда я видела это в прошлый раз, мне казалось, дно достигнуто, хуже уже не будет. А может, и правда, не будет? Может, меня сейчас отпустят? И я снова встречу рассвет на «Надежде», вместе с тем, кто…

Потом, Паркер, потом!

Тебя не отпустят. Не для того тебя привели сюда в сопровождении чистильщиков, чтобы сразу же отпустить.

Я вообще не понимаю, что происходит. Мистер Рейнс хочет немедленно проверить, от него ли родила моя мама? Зачем такая спешка? Почему нельзя было подождать до утра? Что со мной будет, если подтвердится, что не от него? От нового приступа страха кружится голова.

— Ну-ну, не притворяйтесь, что вы боитесь крови, я всё равно не поверю!

Опускает пробирку в штатив и встаёт.

— Вам сейчас не помешали бы таблетка аспирина, чашка чаю и тёплая постель. Простите, что не могу предложить ни того, ни другого, ни третьего. Но диваны для посетителей — в вашем полном распоряжении.

Доктор Салливан уходит, оставляя меня запертой в душном сером холле. Ложусь на ближайший диван и понимаю, что уже с него не встану. Меня словно придавило бетонной плитой. Предыдущие полчаса я продержалась на адреналине, который выплеснуло в сосуды полученное от Сидни известие.

Диван слишком короткий и слишком узкий. Поджимаю ноги и обхватываю себя за плечи, представляя объятия любимых рук. А Джарод сейчас возвращается в Бетани Бич. Наверное, он чувствует себя совершенно счастливым. Я бы тоже была сейчас совершенно счастлива, если бы вовремя удержала язык за зубами! Твержу, как заклинание: «Может, всё обойдётся! Может, меня отпустят!» Вдруг донором для мамы всё-таки был Рейнс? Мы не будем выяснять, кто настоящий отец Джарода и кто такой, на самом деле, Лайл! Мы просто исчезнем. Дайте нам просто исчезнуть, ваши тайны нам больше не нужны…

Солнце в зените, ярко-синее небо, ярко-синее море, ослепительно-белый песок. Я иду прочь от воды. Песок горячий и очень мелкий, я вязну в нём и с трудом сохраняю равновесие. Ветер, вначале слабый, усиливается, вздымает песчаные вихри. Песчинки колют глаза, забиваются в нос и в уши. Пытаюсь заслониться руками, но ветер дует как будто со всех сторон. Навстречу, так же заслоняясь руками, идёт женщина в кроваво-красном старомодном купальнике. Мы похожи с ней, как две капли воды! «Мама!» — кричу я сквозь ветер. Песок попадает в рот, скрипит на зубах, раздирает горло. Становится трудно дышать. «Ты мне не дочь, Мия!» — спокойно произносит женщина, поравнявшись со мной. «Мама!» — повторяю я ей в спину. И вдруг понимаю, что эта женщина — не мама, а я сама.

— Нет, и не мистер Паркер, я проверил, — раздаётся совсем близко блеянье Глена Салливана.

— В одном сомневаться не приходится, достаточно на неё взглянуть: её мать — шлюха Кэтрин Джемисон, — отзывается мистер Рейнс.

С меня моментально слетают остатки сна.

— Ублюдок, как ты назвал маму?!

Вскакиваю, намереваясь дать ему пощёчину, и тут же оказываюсь на полу. В ушах шумит, перед глазами колышется жёлто-зелёная пелена.

— Похоже, у неё обморок, — подаёт голос Лайл.

— Куда её теперь? — интересуется приторный доктор.

— Разумеется, на шестнадцатый, в клинику, — постановляет главный.

Я слышу, как поскрипывает, удаляясь, инвалидное кресло. Когда пелена рассеивается, Рейнса здесь уже нет. Принять вертикальное положение я не могу. Мне в жизни не было так скверно! Лайл и Салливан, не церемонясь, поднимают меня на ноги. Кто-то из них забирает мой пистолет. Почти несут меня петляющими длинными коридорами. Спускаются в неизвестных мне доселе лифтах. Отпирают бесчисленные замысловатые замки. И, наконец, оставляют одну в крошечной комнатушке без окон.

В тюрьме.

Спёртый воздух. Крашеные серые стены. Тусклый свет, который невозможно выключить. Узкая железная койка у стены. Стол и пара стульев. За перегородкой, не достающей до пола — унитаз и душ. Массивная дверь. И, конечно, багровый глаз видеокамеры над ней!

Никаких мыслей. Никаких желаний, кроме одного — лечь. Осторожно, чтобы опять не упасть, со стула, куда меня усадили конвоиры, перебираюсь на койку. В этот момент дверь открывается, заходит Лайл. Он кажется очень довольным.

— Вижу, тебе полегчало, — говорит он с ухмылкой.

«Пошёл вон!» — хочу ответить я, но осекаюсь: более неуместной реплики в моём положении не придумаешь.

— И ты научилась придерживать язык! Схватываешь на лету!

— Что тебе нужно, Лайл?

— Нужно — тебе. Переодеться. В своих дизайнерских шмотках здесь ты выглядишь глупо.

Швыряет мне полиэтиленовый пакет, который принёс с собой. В пакете что-то тёмное и бесформенное.

— Поживее! Или хочешь, чтобы я тебе помог?