Рассвет придет
Шрифт:
Охитека моргнул, озадаченный отповедью.
— Благодарю вас, отче, — выдавил он. — Я непременно учту то, что вы сейчас сказали.
Токэла величественно кивнул. И свет в салоне, моргнув, погас. Наступила кромешная тьма, только белая каша продолжала мельтешить за стеклами.
— Так задумано? — голос Кэтери дрогнул, хотя она изо всех сил пыталась скрыть страх.
И секундная заминка была слишком красноречивой — она старалась справиться с тревогой. Охитека и сам встревожился.
— Навряд ли, — протянул Токэла. — Но мы уже должны быть недалеко от окраин Наваджибига. В городе буря не будет так свирепствовать.
Ну
Да, в городе труднее будет сбиться с пути. Да и падение на мостовую будет не так фатально: там поблизости непременно окажется какое-нибудь здание, в котором получится укрыться.
Свет в салоне вспыхнул, какой-то болезненно-яркий.
— Напряжение скачет, — отрешенно заметил Охитека. — Не дотянем. Разве что до окраин.
— Прекрасно! На окраине и пересядем на скорый межконтинентальный, — Кэтери снова начала заводиться. — С самого начала так и следовало поступить! Вы ведь не собирались везти нас до самого места назначения, господин Токэла? — она кинула взгляд на жреца. — Высадили бы нас неподалеку, а сами вернулись в Колизей!
— Глава общины не может вмешиваться в мирские дела, — тот кивнул. — Соблюдение этого принципа дает мне возможность иногда все-таки вмешиваться.
— Кажется, я это уже слышал, — пробормотал Охитека.
— Вы — понятливый юноша, — одобрительно заметил жрец. — Оттого мне сразу и понравились. Сразу после того, как удалось пообщаться с вами в мирной обстановке, — поправил он сам себя. — Это значит, что вы поймете мои действия правильно. И не станете рваться на дыбы, как ваша подруга, когда я высажу вас обоих в отдалении от госпиталя.
— И на большом отдалении? — нэси заморгал.
— Вам придется пройти несколько кварталов пешком. Только чур, не халтурить, — жрец погрозил пальцем. — Сказано — пешком, значит — пешком!
Охитека не успел высказать удивление или возмущение. Видел, как Кэт раскрыла рот, чтобы разразиться негодующей тирадой — но тоже не успела. Флайер тряхнуло в очередной раз — заметно сильнее, чем прежде. Что-то внутри, глубоко во внутренностях машины, задребезжало. Свет снова заморгал, потускнел и медленно угас. Их швырнуло вниз, потом — вверх, и снова уронило в воздухе на несколько метров.
— Что это?! — шепнула Кэтери, вцепившись в сиденье.
— Бренная материя всегда слабее духа, — Токэла пожал плечами. — Водитель — дух машины. Он заставляет ее двигаться вперед. Но механизм — слабая косная плоть, пусть даже и металлическая. Сейчас материи приходится работать на пределе возможностей, — он прикрыл глаза.
Оба нэси, не сговариваясь, уставились на него во все глаза. Охитека невольно задался вопросом, чем объяснить поразительное хладнокровие. Что это — фатализм, бесстрашие, непонимание серьезности ситуации?
— Если вы и правда собираетесь высадить нас раньше, — голос Кэт звучал хрипло, — Так вот — лучше сделать это на окраине мегаполиса. У какой-нибудь станции метро! Скорый межконтинентальный донесет нас быстрее, чем ваш флайер. А то, боюсь, он развалится по дороге.
— Нет, милая
барышня. Я высажу вас в нескольких кварталах от госпиталя в Уру, как и собирался! И никак иначе.Он снова смолк, положил голову на подголовник, прикрыл глаза. Сбитая с толку Кэтери кинула взгляд на Охитеку, и тот пожал плечами.
Что он мог ей ответить? Что поведение Токэлы кажется странным ему самому, и он тоже не отказался бы понять, как следует понимать его? Что смесь непрошибаемого упрямства и столь же непробиваемого фатализма ломает любые попытки отыскать рациональные мотивы в действиях жреца?
Похоже, что чего-то они с Кэтери попросту не знают. А Токэла не торопится объяснять.
Означает это только то, что он и не считает нужным делиться сведениями. Зато, судя по расслабленной позе, он считает нужным поберечь силы. И, возможно, вздремнуть — если удастся.
Свет в салон проникал только снаружи. Настолько тусклый, что едва позволял различать смутные очертания предметов и лиц.
Над равниной Наваджибига зимой всегда было светло из-за сплошного снежного покрова на земле и слоя низких туч над нею. Но сейчас между небом и землей кишело снежное крошево. Создавалось ощущение, что белые зимние пчелы взбесились.
А флайер, невзирая на порывы ветра и провалы в воздушные ямы, продолжал нестись.
*** ***
— У меня голова кружится, — выдавила Кэтери, приподнимая голову с сиденья.
Она ослабила ремень безопасности так, чтобы он не мешал ей лечь, и вытянулась.
— Мы летим над проливом, — невозмутимо сообщил Токэла.
— Откуда вы знаете, где мы летим? — вяло удивился Охитека. — Мне кажется, мы давно уже заплутали.
— Мы пересекли мегаполис над одним из центральных бульваров, — отозвался жрец. — Там в это время года безлюдно. Тем более, в такую непогоду. Миновали набережную и теперь летим над проливом.
— Как вы различаете что-то в окнах? — подала голос Кэтери. — Там, кроме мути, ничего нет.
— В глазах неверующих нет ничего, кроме мути, — глубокомысленно заметил Токэла. — Их взоры ослеплены нежеланием смотреть на божественную истину…
— И в чем же эта божественная истина заключается? — Кэтери аж приподнялась.
— Прямо сейчас божественная истина заключается в том, что возмущение уменьшает пагубное действие качки. И вас уже не так сильно тошнит, юная нэси. Это единственное, что я могу для вас сделать — приоткрыть окошко, к несчастью, нет возможности. Остановить машину — тем более.
Кэтери закашлялась. То ли стало совсем плохо, то ли изумили слова жреца.
Токэла раскрыл небольшой ящик сбоку, перекинул ей пару продолговатых свертков. Пакеты, — понял Охитека. А маленький сверток — кислые пастилки от укачивания. Здраво. Если они и впрямь летят над водой — это единственное, что может помочь Кэт.
А лучше бы таки отправились на скором межконтинентальном. Летать над водой в такую бурю — отчаянное решение, — подумалось ему, когда снова началась болтанка.
В бок машины ударил мощный порыв, так что салон хорошенько встряхнуло. Кэтери молча жевала пастилку, вытянувшись на сиденье и уткнувшись лицом в сложенные руки. Пререкаться с Токэлой она уже не пыталась — видимо, силы иссякли. Даже отчаянная тряска не заставила ее поднять голову. Видимо, последняя вспышка раздражения измотала ее окончательно.