Рассвет русского царства

И тут я увидел его.

Один из татар, отъехав в сторону, он укрылся за поваленным деревом, натянул лук и начал методично стрелять в бойницы, где стояли наши лучники.

Он видел их. А они его — нет. Вдруг раздался вскрик, одного из лучников.

— Отец, — показал я на татарина. — Надо…

— За мной, — произнёс он и, не дожидаясь, побежал на другую сторону стены.

Татарин все еще стоял за укрытием, натягивая тетиву для нового выстрела. Григорий поднёс палец к губам, чтобы я вёл себя тихо. В руке он тоже сжимал копьё. Только его было больше и длиннее.

— Он стреляет, — тихо сказал он, — мы поднимаемся и бросаем копья. Вместе. Понял?

Я кивнул.

— Дзинг, — показалось мне что я услышал, как зазвенела тетива.

И тут же отец.

— ДАВАЙ!

Я поднял копье, прицелился и со всей силы метнул его вниз. Татарин увидел нас и успел отклониться от копья отца. Лошадь, стоящая рядом от испуга повернулась боком, и именно это стало решающим фактором. Острие пробило шею животному. Конь взвился на дыбы, заржал и рухнул на бок, придавив стрелка своим телом.

Татарин закричал, пытаясь высвободиться из-под туши, но не мог.

— ПОПАЛ! — заорал Григорий. В его глазах читалась радость, гордость… То, чего я ещё никогда не видел по отношению ко мне. То, чего никогда не видел Митя… — Ай, да молодец! — продолжал Григорий, словно я выиграл в лотерею.

Вскоре, остальные татары, увидев, что атака захлебнулась, что-то крикнули на своем языке и начали отступать, забирая с собой пленных.

Лучники продолжали стрелять им вслед. Но больше ни в кого не попали, а может, я просто не увидел. И, наконец-то, татары исчезли за холмом, оставив на земле больше двух десятков тел людей и лошадей.

На миг наступила тишина.

Были слышны только хрипы раненых лошадей, пытавшихся подняться.

— ПОБЕДА, — рявкнул боярин, опуская меч.

— Ураааа! — раздались крики людей.

Григорий спустился со мной со стены, не опуская руку с плеча.

— Твоё копьё пробило шею лошади? — спросил подошедший к нам боярин.

— Да. — ответил я.

Он кивнул. После чего обменялся взглядами с Григорием.

— Хороший бросок. — сказал боярин.

— Молодец… СЫН, — выделил это слово Григорий, и похлопал меня по плечу.

* * *

Поселение медленно приходило в себя. Раненых уносили в дом боярина, где их осматривали. Кто-то плакал, кто-то молился.

Я стоял на стене, глядя на кровавое месиво снаружи. Тела, лошади, стрелы.

Внутри было странное чувство. Не радость. Не облегчение. Просто… пустота.

Григорий подошел ко мне.

— С крещением тебя, сын, — сказал он тихо. — Ты справился. Не посрамил.

Я кивнул, не отрывая взгляда от тел.

— Они вернутся? Татары?

— Не знаю, — честно ответил Григорий. — Скорее всего, да. Всегда возвращаются. Но это уже будет не сегодня.

Глава 4

Ворота открылись со скрипом, и дружинники высыпали наружу. Я так и стоял на стене наблюдая, как дружинники бегали между телами. Кто-то был уже мертв, кто-то стонал, придавленный тушей убитой лошади.

Григорий стоял рядом, вытирая пот со лба.

— Смотри и запоминай, — сказал он. — После боя, главное быстро разобраться с ранеными. Своих спасаем, чужих связываем. Раненых лошадей добиваем. Их потом на мясо. Оружие собираем. Ничего не оставляем. Потом всё, что получено с боя, делится на всех дружинников.

— А что насчёт раненых врагов?

— По-разному. — он замолчал, и я уже думал, что он ничего не скажет. Но оказался не прав. — Всё зависит от ран и знатности. За знатного можно получить выкуп.

Я кивнул и тут же спросил.

— А как же трофей? Что с боя взято, то свято? — спросил я.

— Хм, не знаю, где о таком слышал, но есть правда в твоих словах. Только вот споров бывает очень много из того. — Он сделал паузу. — Рано тебе пока в эти дела вникать. Позже по ходу дела разберёшься.

Я кивнул. Рано так рано.

Один из дружинников, рыжебородый детина, который когда-то смеялся надо мной на плацу, подошел к коню, под которым лежал татарин. Тот самый, в коня которого попало мое копье. Дружинник с трудом оттащил тушу в сторону, и татарин попытался подняться и достать его ножом. Я заметил, как Григорий напрягся, и уже собирался бежать на выручку. Но рыжий заметил движение татарина, и ногой выбил кинжал.

— Живой! — крикнул рыжий. — Ты смори-ка живой! — он наклонился над татарином и, схватив его за шиворот, от всей души русской, врезал по лицу. И тот сразу обмяк.

Двое дружинников схватили татарина под руки и поволокли к воротам. Мы спустились вниз, и когда его проводили мимо меня, я заметил на татарине кожаную броню, правда, местами порванную, волосы спутанные, и от него за несколько метров воняло потом и говном.

— В поруби успокоится. А потом барин скажет, что с ними делать, — произнёс Григорий. — Не стоит его жалеть. Он к нам с мечом пришёл.

Я просто кивнул. И стал смотреть что будет дальше, так сказать, мотать на ус.

Пленников было пятеро. Их связали и повели к срубу у дальней стены крепости, с единственным маленьким окошком под самой крышей. Так называемая тюрьма, или же, как тут называли, поруб.

Григория позвали дружинники. Началась делёжка мяса убитых коней. Я задумался и не заметил, как ко мне кто-то подошёл.

— Эй, ты чего тут встал? — раздался знакомый голос за спиной.

Я обернулся. Ванька Кожемякин стоял в нескольких шагах, руки на поясе, на лице, привычная наглая ухмылка.

— Новиком себя возомнил? — продолжал Ванька, делая шаг вперед. — Один раз повезло, и ты уже возомнил, что…

— Не тебе, Ванька, к Митрию задираться! — резко оборвал его Семен, появляясь словно из ниоткуда.

Лучник встал между нами, скрестив руки на груди.

— Вон, видишь? — Семен кивнул в сторону поруба, около которого на коленях стояли пленники. — Там один его. Митрий в бою копьё пустил, коня сразил, татарина под ним придавил. А ты где был, а? — и как рявкнет, — ЩЕНОК! Можешь не отвечать! Знаю я, что в избе с бабами сидел. А ведь я к тебе подходил, предлагал с дружиной встать плечом к плечу. — Ванька побледнел. Его губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. — ПШЁЛ ВОН! ТРУС! — крикнул Семен, так, чтобы все во дворе слышали.