Рассвет русского царства

— Да, я могу попробовать его спасти, — выдохнул я, глядя боярину прямо в глаза.

Ратибор замер. Пальцы на моем вороте ослабли, но не отпустили.

— Попробовать? — переспросил он тихо, почти шепотом. В голосе звучала смесь надежды, неверия и отчаяния. — Да, что ты, щегол, можешь знать? Пшёл…

— Мне нужны… — перебил я боярина. От чего его глаза ещё больше увеличились. — Мне нужны вещи. И ты не должен мешать. Что бы я ни делал.

Боярин посмотрел на меня долгим взглядом. Потом перевел глаза на сына. Парень хрипел. Губы начали синеть. Времени оставалось совсем мало.

И в этот момент солнце выглядело из-за туч и осветило меня, а все остальные оставались в тени. Из-под рубашки показался крестик, с которого Ратибор несколько секунд не отрывал взгляда. Честно я сам обалдел от такого феномена. И после задавался вопросом, совпадение это или реально кто-то свыше помогал мне. Лучи освещали меня почти полминуты, и всё это время люди боялись не то что что-нибудь сказать, а пошевелится.

Ратибор разжал пальцы. Опустил меня на землю и перекрестился.

— Делай, — сказал он глухо. — Его жизнь будет на твоих руках. Если спасёшь, проси, что хочешь. Если нет… — он не закончил фразу, но я и так все понял.

Я кивнул.

— Дядька Артем! — крикнул я, пытаясь, чтобы голос звучал уверенно. — Дай мне металлическую трубку! Видел у тебя в кузнице тонкую. И хлебное вино кто-нибудь принесите. Да поскорее! — Дело-делом, а как с этого потом выкручиваться… — А ещё икону Святой богородицы. — в тот момент, я решил использовать тот свет на полную. Потому что знал, что времена тут, мягко говоря, тёмные.

«В Европе вроде колдунов сжигали на кострах. А что делали с ними на Руси? Надо будет потом уточнить этот момент.» — сделал я заметку на память.

— Вы слышали! Бегом! — закричал Ратибор. — После чего повернулся к Федору. Беги к Любаве, проси икону. Скажи я велел.

Тем временем кузнец уставился на меня.

— Трубку? Зачем…

— Потом объясню! Быстро! — я сделал шаг к нему. — И хлебное вино! У тебя есть?

Артем был недоволен. Тем не менее молча кивнул и бросился в кузню. Вернулся уже с тонкой медной трубкой и глиняным кувшином.

— Хорошо. — Я взял трубку, осмотрел. Внутренний диаметр около сантиметра, длина с ладонь. — Подойдет.

Потом обернулся и увидел Олену. Дочь Артема стояла в толпе, бледная, с широко распахнутыми глазами.

— Олена! Попроси маму тряпки чистые! И много! Самые чистые, какие есть!

Девушка вздрогнула, кивнула и побежала к дому.

Я опустился на колени рядом с боярским сыном. Руки немного тряслись. Слишком много внимания я приковал к себе.

«Спокойно. Я учился этому. Я справлюсь».

Откупорив кувшин хлебного вина, попросил кузнеца полить мне на руки, и заодно промывать трубку. На это дело ушло больше половины трёхлитрового кувшина.

— Ты что творишь?! — возмутился кто-то из толпы. — Вино переводишь!

Я не ответил. Потом полил шею раненого вокруг стрелы.

Парень даже не дернулся. Это меня радовало — без сознания. Наркоза у меня не было. А если вдруг парень придёт в себя, то… пиши пропало.

— Держите его крепко. Руки, ноги, но особенно голову! Он не должен шевелить шеей!

Все ждали отмашки Ратибора, и когда он кивнул, ко мне подошли пятеро мужиков. После чего, никого не предупреждая, я достал нож, что достался от погибшего брата. Лезвие было острым. Я полил его вином.

В этот момент меня схватил за плечо Ратибор.

— Ты что делаешь?! Зачем нож?!

— Он почти не дышит. Не мешайте!

Боярин был в растерянности. Ещё бы! Вот, честно, я бы, будь на его месте, ни за что не подпустил бы ребёнка проводить операцию своему сыну. А тут на дворе пятнадцатый век! Таких ран насколько мне известно, ещё никто не лечил.

Тем временем вернулась Олена вместе с матерью, которая несла с собой вещи.

— Клади рядом. — бросил я.

Я еще раз осмотрел шею. Стрела вошла справа, чуть выше ключицы, под углом. Торчала наружу сантиметров на пять. Кровь текла, но не фонтаном — значит, артерию не задело. По крайней мере я сильно на это надеялся. Однако, хрип при дыхании говорил о том, что задета трахея.

«Коникотомия. Блин, как страшно-то! — Я прикрыл глаза и, тяжело вздохнув, стал проговаривать про себя порядок действий. — Разрез между щитовидным и перстневидным хрящом. Вставить трубку. Обеспечить дыхание».

Я провел пальцами по горлу, нащупывая ориентиры. Кадык. Щитовидный хрящ. Ниже — углубление. Вот оно.

Взял нож.

— Отче наш, Иже еси на небесех… — прошептал я, но так чтобы державшие парня мужчины меня слышали. — Начали, — и я сделал надрез.

Горизонтально, быстро, уверенно. Кожа разошлась, показалась белая перепонка под ней. Кровь выступила, но не сильно.

— ТЫ ЧТО ДЕЛАЕШЬ?! — взревел Ратибор и шагнул вперед.

Федор перехватил его, обхватив за талию.

— Подожди! Подожди, Ратибор! Дай ему закончить!

— ОН РЕЖЕТ ЕМУ ГОРЛО!

— Так надо! — рявкнул я, сам такого не ожидая, при этом, не отрываясь от работы. — Не мешайте!

Я раздвинул края раны пальцами. Увидел белую мембрану — перстнещитовидная связка. Она должна быть здесь.

Еще один разрез, теперь вертикальный, осторожно. Мембрана разошлась, и я увидел просвет трахеи.

Взял трубку. Вставил в разрез, осторожно продвигая вглубь. Почувствовал легкое сопротивление — хрящевое кольцо трахеи. Надавил чуть сильнее, под углом вниз. И трубка вошла.

И в этот момент произошло сразу два события.

Первое, меня с чудовищной силой ударили в грудь. Я отлетел в сторону, кубарем прокатился по земле, ударился спиной о чьи-то ноги. Второе, боярский сын ВДОХНУЛ.

С хрипотцой, но — вдохнул. Полной грудью. Воздух со свистом ворвался в трубку, и парень судорожно задышал. Раз. Два. Три. Хрип исчез. Дыхание стало ровным.

Я лежал на земле, хватая ртом воздух. Грудь болела так, будто по ней проехался конь.

— Барин! — раздался голос дружинника, что держал голову. — Он дышит! И синюшность исчезает!

Тишина.

Я приподнялся на локте, мотнул головой, прогоняя мутность.

Ратибор стоял над своим сыном, глядя на него широко распахнутыми глазами. Парень лежал неподвижно, из шеи торчала трубка, и тот дышал. Ратибор не мог поверить своим глазам.

Боярин поднял глаза. Он внимательно посмотрел на меня: