Рассвет (сборник)

Внизу была приписана еще одна строка.

«А дочь свою Вы разыщете обязательно, я верю».

— Пятнадцатый год я живу один, по чужим углам, — вздохнул Матвей Лукич, когда Стукалов дочитал письмо. — Ты сердишься, что я не пришел?.. А как мне было прийти к вам, слушать ваши песни и щебетание деток? Я, когда выпью, не могу равнодушно смотреть на них. Сразу же вспоминаю своих. Двое у меня их было, сын и дочь. Сыну два года, а дочь еще совсем маленькая — пять месяцев было, когда началась война. С тех пор не виделся ни с Машей, ни с детками. Не смогли они эвакуироваться. Как жили при фашистах — не знаю. А когда освободили Украину, на мое письмо соседи ответили, что за год до освобождения выехала моя Маша с детьми куда-то, и в городе ее больше не видели. После демобилизации всех родных объездил, всех знакомых, объявлял по радио, писал в газеты, думал, что откликнутся. Но нет, ни слуху ни духу. Пятнадцатый год разыскиваю… Маши, наверное, уже нет. Думал, хоть детей разыщу. Нет ни одного детского дома, в который бы я не писал. Видишь, сколько писем набралось? — кивнул Матвей Лукич на ящик. — Сколько здесь разных судеб, сколько сиротской беды… А своих детей так и не разыскал. Может, скитались они где-то эти годы… И вот сегодня еще одно письмо. Душевная девочка…

Увидев, что глаза Матвея Лукича стали влажными. Стукалов быстро поднялся.

— Давай, Лукич, ложись отдохни. С работы мы тебя никуда не отпустим, об этом лучше не думай. Где мы еще такого председателя найдем? Ложись, ложись, а там посмотрим, — он обнял его за плечи. — О-о-о, да у тебя температура. Сейчас же в постель!

Матвей Лукич послушно, как ребенок, укрылся одеялом.

Стукалов сидел, пока он не заснул. Потом вышел из комнаты, позвал Мовчаниху.

— Водки ему больше не давайте, а я пришлю врача. Успокоить его надо.

Глава сорок восьмая

В каждый край весна приходит по-своему.

Где-то в Сибири, например, она надвигается медленно, день за днем отвоевывая свои права у морозов, пока не победит их окончательно. Неделями лежит на полях посиневший, словно губка, пропитанный водой снег и медленно тает.

В другой стороне, скажем в среднем Поволжье, зима держится до определенного дня. Люди ходят в кожухах и валенках, и вдруг откуда-то подует теплый ветер. К утру, глядишь, выглянули из-под снега черные вершины степных курганов. Тогда снимай валенки. Весна пришла безвозвратно. Запахнет пригретой землей, влажным ароматом подопревших трав — ароматами, которые свойственны только весне. Дружные извилистые ручьи начнут точить снег. Река изо дня в день будет все больше надуваться, силясь освободиться от зимних пут. И вот, как-то под вечер, на реке ухнет глухой взрыв, и первая отломившаяся толстая льдина, зеленоватая с торца, слепо упрется в ледяное поле и выползет на него, ломая и круша. Дня три-четыре река гремит, скрипит, шуршит — начинается половодье.

За это время, смотришь, уже и снега не стало, он сохранился только на дне оврагов, в тени крутых берегов реки. А на полях и вдоль дорог уже пробивается изумрудная зелень трав и хлебов. С каждым днем все сильнее пригревает солнце.

В Крыму же день прихода весны никогда не определишь. Бывает, в феврале щедро греет солнце, земля подсохла и из нее лезут озимые, лопаются почки на деревьях, цветут миндаль и абрикосы. А в марте вдруг ударит мороз, закружит метель. Падают с деревьев обожженные морозом нежные цветки, вымерзают хлеба. Холод может продлиться весь апрель и даже захватить часть мая. Чередуются между собой мороз и тепло, снегопады и дожди, и когда наступит настоящая весна — определить почти невозможно. Ее приход часто замечают лишь тогда, когда все деревья покроются листьями.

В том году о приближении весны возвестил большой ливень с грозой и молнией.

…Ночь. Ветер, начавшийся с вечера, свободно гуляет по пустым улицам села. Утонувшее в темноте, оно спит. Только в окнах нового свинарника теплится огонек.

Тускло светится фонарь «летучая мышь». Галина сидит на низенькой скамейке перед свиньей, разлегшейся поперек станка. Тут же, на соломе, слепо толкаясь розовыми пятачками, шевелятся только что родившиеся поросята. Свинья тихо хрюкает, время от времени напрягаясь всем своим длинным телом.

— Десять, — сама себе сказала Галина и взяла в руки поросенка, который сразу же завизжал. Обтерла его тряпкой и положила на солому.

Молния вырвала из темноты оконные рамы, холодным фосфорическим светом озарила помещение. Прогремел далекий гром, и вдруг что-то с треском раскололось.

Свинья вздрогнула, подняла голову, тревожно захрюкала. Забеспокоились животные и в других станках.

По стеклам забарабанили крупные капли дождя. Вспышки молнии и раскаты грома начали повторяться все чаще. Разбуженный свинарник наполнился хрюканьем, топотом.

Галина то поглаживала свинью, успокаивая, то подносила поросят к соскам. От громовых ударов содрогалось все помещение. Вспышки шли одна за другой. Дождь бил в стекло так, что казалось, по нему хлестали прутом.

Свинья родила пятнадцать поросят.

— Молодец, Принцесса! — похлопала ее Галина по впавшему боку и поднялась, разогнув затекшую от долгого сидения спину.

Вдруг заметила на оконном стекле красные блики. Приблизилась к окну, но за сплошной завесой дождя ничего не могла рассмотреть. Почувствовав, как тревожно забилось сердце, побежала.

Ветер вырвал из рук дверь, распахнув ее настежь. В лицо ударили тугие струйки воды.

На соломенной крыше старого коровника танцевали язычки огня. Ветер сбивал пламя, отрывал красные клочья, но огонь все больше разгорался.

— Пожа-а-а-р! — неистово закричала Галина и, разбрызгивая лужи, бросилась к коровнику.

Один из новых коровников к зиме так и не был полностью достроен, поэтому в старом содержалось пятьдесят семь коров и два племенных быка, из которых один, Громовой, был куплен недавно за большие деньги.

Галина распахнула дверь и бросилась внутрь. На нее пахнуло дымом. В одном месте огонь уже проел соломенную крышу, сверху сыпались искры. Помещение наполнилось молочно-розовым светом.

Коровы ревели, дергались на привязи.

Кашляя от дыма, Галина в полумраке начала быстро отвязывать животных. Но они уже почувствовали опасность, натягивали цепи, мешали. Все же одну за другой девушка освободила от привязи пять коров, подбежала к шестой. Оказалось, что привязана она обычным налигачем [9] . Узел так затянулся, что развязать никак не удавалось. Остальные коровы привязаны также веревками.

9

Налигач — веревка или ремень, который привязывают к рогам скота.

«Надо найти нож!» — подумала Галина и бросилась в комнату доярок. В дверях столкнулась с тетей Валей.

— Ой боже ж мой, за что такое наказание!.. — причитала дежурная доярка, беспомощно привалившись к косяку.

— Бугаев, бугаев выводите! — закричала Галина.

Ей удалось быстро разыскать топор, которым доярки измельчали свеклу и тыкву. Схватив его, метнулась назад в коровник.

Крыша светилась уже в нескольких местах.

Галина бежала вдоль кормушек, с одного маха рубила налигачи. Когда попадались цепи, пропускала их, искала веревки, чтобы быстрее отвязать как можно больше животных.

В дыму бешено метались перепуганные коровы. Они опрокидывали бидоны, ведра, от чего шума становилось еще больше. Галина хваталась за цепи, налигачи, тащила животных к выходу, но они отбрасывали ее в сторону, сбивали с ног. Боясь, что ее растопчут, девушка сразу же вставала и снова клещом цеплялась в корову, тащила к воротам.

Вдруг увидела, как тетя Валя тянет за собой бугая. Он упирается, храпит.

— Громобой там! — задыхаясь, крикнула женщина.

<