Рассвет

Тамара использовала другую технику: она орудовала маленькими шарами тьмы, которые были настолько мощными, что запросто прожигали толстенную шкуру и плоть даже стражи, отличавшихся особой прочностью. Она могла создать сразу штук пятьдесят таких снарядов и обрушить их на врага убийственным градом.

Филипп работал длинными дымчатыми лезвиями. Он создавал их очень быстро и в больших количествах, так что бегущие на него существа буквально разваливались на куски. Но не все. Некоторые превращались в камень — это Филипп тоже умел. А ещё умел создавать собственных беллаторов — больших каменных големов, изрыгающих тьму. Они своими руками-ножами легко кромсали бестий и беллаторов второй стадии, а мелочь просто давили ногами. Вот таким причудливым образом стихия земли соединилась с магией тьмы.

Мои тёмные вихри, которыми я обычно бил врага сверху, стали ещё мощнее. Почти не осталось существ, кого они не уничтожали или смертельно ранили с первого раза, если не считать генералов и повелителей. Ну и для некоторых пастырей иногда требовалось два-три удара. Однако сейчас я старался не злоупотреблять этой мощной и в то же время энергозатратной техникой, ведь впереди, во мраке, нас ждал очередной повелитель, так что следовало поберечь силы. Он вопил в моей голове, угрожая смертью, но я лишь посмеивался над его глупой и пустой болтовнёй. Я знал, что ему против меня не выстоять.

Здоровенные каменные монстры бегали в тумане и рубили на куски тёмных, дымчатые лезвия прорезали пространство, и град смертоносных чёрных шаров обрушивался на противника. За нами оставались сотни убитых и бьющихся в предсмертных судорогах тварей. И тогда я нанёс решающий удар. Взмыл в небо, оказавшись над туманом, и помчался на воздушных потоках к исполинской чёрной горе, окутанной тёмной пеленой — это и был повелитель, с которым предстояло вступить в бой.

Бесформенная туша протянула ко мне длиннющие щупальца и головы на змеевидных шеях, и всё это тут же стало падать на землю, срубленное лезвиями. В меня полетели десятки плевков — на них я не обращал внимания. Моя защита, ставшая невероятно прочной, позволяла выдерживать удары даже очень насыщенной тьмы.

Противник тоже обладал прочной защитой, и чтобы пробить её, мне пришлось очень долго лупить его тьмой. Я даже уставать начал. Но в конец концов повелитель не сдюжил и развалился на земле бесформенной чёрной кучей, раскинув вокруг себя обрубки щупалец. Я приземлился на него, приложил обе ладони к склизкой коже и стал поглощать остатки силы. Едва те перетекли в меня, как в голове зазвучали голоса генералов и градоначальников, принявших моё господство.

Это происходило уже тринадцатый раз. Тринадцать повелителей было на моём счету к апрелю двадцать первого года. А внутри бурлила мощнейшая тёмная энергия, сделавшая меня уже не одним из самых сильных, а самым сильным владеющим этого мира.

Мои напарники пока не убили ни одного повелителя и по-прежнему были слабее меня, но и у них прогресс шёл семимильными шагами. Они поглотили энергию тысяч монстров, среди которых попадались и существа второй стадии, и пастыри, и даже четыре-пять генералов имелось у каждого в списке поверженных врагов.

Сейчас мы находились в глухой тайге на севере в глубине владений тёмных тварей. Здесь их оказалось такое количество, что оставалось лишь диву даваться. Вокруг на сотни вёрст простирался мёртвый лес, над землёй висела плотная дымка, в которой обычный человек даже в противогазе не смог бы дышать, а колонии тенебрисов, встреченные на пути, представляли собой полноценные города, какие я видел разве что в тёмном мире.

Именно здесь за последние пять месяцев мы встретили четырёх повелителей. Почуяв угрозу, они сами приходили сражаться с нами и погибали от моей руки, отдавая под моё командование всё больше и больше войск, которые копились в тёмных мирах, ожидая, когда настанет время бить главного тенебриса. Вот только прошло уже десять месяцев с тех пор, как город Десятого пал, а от междумирцев — ни слуху ни духу…

В эти месяцы у нас не было никаких дел, кроме охоты на тёмных. За всё лето лишь два события отвлекли меня от подготовки к сражению с владыкой миров. В десятых числах июля Бодянский устроил приём, на котором собрал всю местную аристократию, а в конце того же месяца приехал мой тесть Артур Сафонов. Мы как раз вернулись из второй экспедиции, когда он позвонил мне и напросился в гости.

Я удивился, но возражать не стал. Правда, не стал и домой его приглашать, тем более что моя берлога плохо подходила для торжественных приёмов. Мы с ним договорились пообедать в ресторане. Сафонов даже прислал мне подарок в знак извинения — крупный целебный артефакт, переливающийся оттенками зелёного и морской волны. Он обладал почти правильной яйцеобразной формой. Такие были невероятно редкими и стоили огромных денег.

В назначенное время тесть подъехал к заведению. Я прибыл заранее, заказал поесть и сидел в отдельном кабинете за столиком у окна, наблюдая, как на стоянку заезжают три больших внедорожника. Из них вылезли десяток парней в чёрных костюмах. Один открыл дверь Сафонову. В ресторан тот отправился без сопровождения.

— Добрый день, Алексей Михайлович, — поздоровался он, зайдя в комнату, отделённую от остальной залы раздвижными дверями.

— Добрый день, Артур Андреевич, — я поднялся и пожал ему руку. — Пожалуйста, присаживайтесь.

Сафонов сел напротив меня, сделал заказ, после чего началось общение. Я сидел и слушал, как мой тесть расшаркивается в извинениях и уверяет, что за эти годы многое поменялось, он осознал свои ошибки, намерен впредь их не повторять и по возможности загладить свою вину.

— Да, Алексей Михайлович, — говорил он, — недальновидно тогда я поступил, что из-за какого-то сущего пустяка вражду начал. Однако родня требовала мести, и я, будучи главой рода, просто не мог бездействовать. Но, конечно же, это ни в коем случае меня не оправдывает.

— Очень надеюсь, что теперь вы будете умнее, — проговорил я.

— Но сейчас я вижу, сколь благородный и честный вы человек. Вы встали на сторону государя нашего, а потом и наследника его. А теперь земли наши сибирские самоотверженно защищаете.

— Я верен присяге, — ответил я, про себя усмехнувшись, вспомнив, как осенью восемнадцатого года Сафонов прибежал к Дмитрию Павловичу благодарить за избавление от мятежников, и какой он имел шокированный вид, когда увидел меня и понял, что я не только принимал непосредственное участие в подавлении восстания, но ещё и на очень хорошем счету у гвардейского командования.

— Поэтому и говорю — аристократ вы достойный и благородный, и я должен радоваться и благодарить судьбу за то, что имею честь состоять с вами в родстве!

Сафонов минут пятнадцать старательно мне льстил, а потом разговор пошёл по-существу. Суть его заключалась в том, что Гордеевск и поселения нефтяников на севере до сих пор страдаю от тёмных, которые там появлялись в больших количествах, и Сафонов хотел, чтобы я тоже принял участие в защите как самого города, так и предприятия. Основной довод выглядел просто: я тоже владею долей в компании, соответственно, должен быть заинтересован в её развитии и безопасности.

— Могу прислать людей, — сказал я, — но охраны у меня немного, меньше, чем у вас, поэтому не знаю, чем мы поможем.