Ратибор. Окталогия
Шрифт:
Между тем Ратибор, шустро подбежав к месту падения чёрного хищника, никого там не обнаружил; только пара перьев да несколько капель крови указывали на то, что кто-то грохнулся с небес на грешную землю.
– Эх, говорил же не чихать под мышкой! А также не орать, не хрюкать и газы природные не пускать… Не послушала!.. Так-то в тулово целил… – раздосадованно буркнул рыжеволосый богатырь, внимательно присматриваясь к оставшимся на всё ещё сыроватой после дождя почве еле заметным трёхпалым отпечаткам птичьих лап. После чего, обернувшись к Благане, прокричал: – Ушёл, кажись, петушок!.. – и тут же удивлённо замолчал. Позади было пусто. Ворожея как сквозь землю провалилась. Лишь каркающая где-то наверху, в кроне деревьев серая плутовка да гуляющий по окраине леса ветер нарушали наступившую зловещую тишину.
* * *
Мельванес пребывал в безудержной ярости. «Опять эта костлявая
«А ведь я испужался! – потрясённо подумал он про себя. – Какое забытое, поганое ощущение! Хоть и бодрит, надо признать… Впервые за последние… Сколько же лет?.. Пятьдесят? Сто?» – он уже не помнил, когда последний раз боялся кого-то или чего-нибудь. А тут, стремительно приближаясь раненым коршуном к земле, вдруг осознал, что страшится… смерти! Точнее, не её самой даже, а того, что последует далее. А далее будет суд. Божий суд, на котором он предстанет пред Сварогом с Перуном и Велесом, суровой троицей Отцов-основателей этого древнего мира. И чуял нутром тёмный маг, что итоги этого справедливого судилища будут ему совсем не по нраву. Ибо уж больно много людей он сгубил за свою долгую жизнь, множество дел натворил омерзительных и спросят с него там, наверху по всей строгости, не простят, это уж точно! Потому умирать и не хотелось. Да, конец неизбежен. Но его ведь можно оттянуть, как ему это удавалось делать уже не одну сотню лет. «Ничего, погуляем ещё!» – хмыкнул он про себя, доставая из-за пазухи бутылочку с зеленоватым снадобьем и отхлёбывая несколько глотков, с наслаждением чувствуя приятную негу: тело стало наливаться силой.
– Ты там чего, милок, по тяжкой нужде присел? – раздался вдруг недалеко знакомый скрипучий голос. – Я не вовремя? Или, наоборот, вовремя? Лопушок, может, подать, аль папоротника охапку? Ты только скажи! Страждущим да нуждающимся мы завсегда протянем руку помощи! Единственное, прошлогодняя только травушка имеется, но, поди, и такая сгодится…
– А ты, дряблая, я смотрю, нюх по ветру совсем держать перестала, да? – Мельванес поднялся и вышел из-за векового дуба. – Думаешь, раз ранен, то одолеть меня сможешь? – волшебник гадостно улыбнулся, махом допил бутыль с зельем и отбросил её в сторону. – Ну попробуй! – в руке у колдуна прямо из воздуха осиным роем соткался его посох.
– Попытка не пытка, голубок, – тихо пробормотала Благана, опираясь на потемневшую от времени деревянную палку с зелёным листочком вместо набалдашника. Свой пузырёк с магическим варевом она осушила с минуту назад. – В отличие от тебя, тёмная сущность, я не боюсь умереть, ибо не страшусь суда богов!..
– Заткнись, грымза корявая! – злобно бросил Мельванес, встав напротив ворожеи метрах в десяти-двенадцати. Справедливое замечание Благаны его явно разозлило. Небольшой пролесок, в котором замерли колдун и ведунья, не был идеальным местом для проведения магического поединка, но за неимением лучшего, выбирать не приходилось.
– Сейчас мы посмотрим, на что ты способна! – прошипел зловеще мрачный волхв. – Это тебе для разминки! – быстро крутанув в воздухе жезлом, чародей споро создал прямо перед собой здоровый пылающий шар не менее метра в диаметре и направил его на целительницу. Тот, стремительно пролетев разделяющее их расстояние, глухо разбился о невидимый простому глазу барьер, которым окружила себя опытная ворожея. В свою очередь, подцепив клюкой с земли лежащее недалече обрушенное ураганом тополиное брёвнышко, она шустро кинула его в ответ. Но Мельванес без видимых усилий, простым взмахом руки отбил этот внушительный с виду снаряд, презрительно уставившись на старую знахарку.
– Это всё, на что ты способна, костлявая? – ехидно процедил сквозь зубы седовласый волшебник.
– Помимо клыков и когтей северных великанов, ты умудрился достать ещё и их прах с костями… – ровным голосом констатировала сей печальный для себя факт Благана.
– Ага! – злорадно крякнул Мельванес. – А это значит только одно: сейчас ты сдохнешь тут, тварь!
С этими словами могущественный
некромант принялся закидывать ворожею огненными шарами да голубыми молниями, которые раз за разом разбивались о барьер упрямой ведуньи. Благана попыталась было снова контратаковать, подняв мощным порывом ветра лежащий недалече валун и запустив его в голову грозному противнику, но Мельванес, казалось, даже не заметил этого, лёгким взмахом посоха раздробив его ещё в воздухе на подлёте. После чего, яростным вихрем собрав упавшие на землю каменные осколки, веером запустил их по уже с трудом стоящей на ногах колдунье. Не успела она отбиться, как в Благану полетел тот самый, здоровенный дуб, за которым врачевательница и нашла Мельванеса; несколькими плавными движениями скипетра он легко выкорчевал его из почвы и бросил, как тростинку какую, в свою соперницу. Барьер с трудом, но выдержал, однако сама она даже через него почувствовала силу могучего удара, отлетев метра на четыре назад и упав навзничь, в небольшую лужицу позади себя.– Отцам-создателям привет передавай! Скажи, чтобы не ждали меня покамест!.. Хотя что я гутарю, ведь ты же их не увидишь!.. – мерзко щерясь, тёмный волхв не спеша направился к ворожее, продолжая посылать в неё один за другим огненные снаряды. Благана хоть ещё и держалась, но начала седеть да стареть прямо на глазах; кое-как поднявшись, она уже и не думала нападать, сосредоточив все свои стремительно тающие силы лишь на одной обороне. Вскоре кудесница не удержалась и упала вновь, на этот раз на колени. Её барьер был разрушен. Силы оказались слишком неравны; разбавленное прахом да костями йотунов, зелье чёрного шамана было явно покрепче, а соответственно, и посильнее.
– Ну вот и всё! Сейчас ты сдохнешь, и твоя душа не попадёт ни на какой суд богов, ибо будет моей – навеки! – Мельванес пакостно оскалился, подойдя практически вплотную к стоящей перед ним на карачках ведунье. – Прощай, дрянь! Ох!.. – торжествующий чародей вдруг тихо вскрикнул, затем грязно выругался, недоумённо опустив физиономию вниз: из его правой ступни торчал большой ржавый гвоздь, который Благана извлекла из хлебного мякиша и припрятала в одном из своих многочисленных кармашков. Что-то быстро прошептав на древнем языке, она подняла к ненавистному колдуну сморщенное личико и довольно прошамкала: – Кажись, твоё заклятие смерти против тебя оборотилось! Какая печаль…
– Ах ты гадина! – Мельванес с размаху ударил обессилевшую целительницу ладонью по лицу. Ведунья отлетела от такой оплеухи на пару метров назад и бездвижно замерла на земле. Нагнувшись и с проклятиями выдернув гвоздь из своей ноги, опытный колдун зло буркнул: – Заклятие моё, дура! Захочу, наложу, захочу – сниму! – после чего, создавая на набалдашнике жезла последний пламенеющий шар, заметно прихрамывая, негодяй неторопливо подошёл к поверженной ворожее. – Говорил я тебе, землеройка поганая, сиди в своей норе, не вылазь на свет белый, но ты меня не послушала! Пожинай плоды! – подняв над собой на посохе искрящийся, пылающий снаряд, белёсый маг приготовился было обрушить его на лежащую в нескольких шагах перед ним беспомощную старую знахарку, как вдруг раздался резкий свистящий шелест и точно брошенный через всю прогалину одноручный топор-чекан с хлюпающим звуком вонзился в спину тёмному волхву. Что-то невнятно прохрипев, Мельванес непонимающе оглянулся и, потеряв концентрацию да нелепо взмахнув руками, уронил прямо себе же на голову тот самый огненный сгусток, что приготовил для Благаны. Раздался дикий, душераздирающий крик, когда пламя объяло мерзкого колдуна. Гнусный некромант вспыхнул, как пучок соломы, и, что-то ещё умудрившись прокричать на древнем языке волшбы, по кривой дуге оранжево-красным вихрем стремительно умчался в небо, бесследно исчезнув где-то в облаках. Там, где он стоял за секунду до этого, на пятачке выжженной землицы остался лежать лишь пронзивший грудь шамана колун с изрядно обуглившейся рукояткой.
– Как ты, стар… – подбежавший Ратибор поражённо замер на полуслове. Перед ним лежала сморщенная, очень древняя старушка, в которой только по наитию можно было признать выглядевшую до этого лет на сорок, не больше, ведунью.
– Что же ты так долго, медвежонок… – слабо улыбнувшись, еле слышно прошептала та, тяжело вздыхая и закрывая глаза.
– Прости, уважаемая, – Ратибор торопливо и вместе с тем очень осторожно подхватил на руки, как пушинку, истерзанную боем с Мельванесом знахарку и спешно понёс к пасущимся недалече лошадям, на коих они и прискакали сюда, при этом тихо приговаривая: – Пока разобрал, куда эти трёхпалые следы петушиные ведут, пока нашёл отпечатки человека и вник, что это и есть наша птичка подстреленная, пока то да сё… Ты только не вздумай крякнуть у меня на руках, вредина скрипучая! Вот до Добролюба дотащу телеса твои немощные, пущай он тебя выходит, а потом и помирать можешь, как выздоровеешь!.. Боги, и чего я бормочу сейчас, сам Сварог не разберёт… – Ратибор аккуратно вскарабкался на коня и бережно посадил перед собой не отвечающую ему, потерявшую сознание Благану, после чего, пришпорив своего скакуна, галопом помчался в Мирград.