Размышления команданте революции

Че изучил бюджеты крупных американских компаний, чьи руководящие кадры — но не владельцы — жили на Кубе. Он создал себе ясное представление об империалистическом функционировании и о том, что происходило в нашем обществе, — представление, которое обогатило его марксистские концепции и привело к выводу, что на Кубе нельзя использовать те же методы, чтобы строить социализм. Но то не был обмен оскорблениями, то был честный обмен мнениями, которые публиковались в маленьком журнале без какого то бы ни было намерения создавать среди нас расколы и раздоры.

То, что затем случилось в Советском Союзе, не вызвало бы у Че удивления. Пока он занимал важные посты и исполнял свои обязанности, он всегда был осторожным и уважительным. Его язык стал жестче, когда он столкнулся со страшной человеческой реальностью, навязанной империализмом, которую он увидел в бывшей бельгийской колонии Конго.

Самоотверженный, усидчивый и глубокий, он умер в Боливии вместе с горсткой бойцов — кубинцев и из других латиноамериканских стран, борясь за освобождение Нашей Америки. Он не смог узнать сегодняшний мир, в котором прибавились проблемы, тогда неизвестные.

Ты не знал его, сказал я Луле. Он был систематическим на воскресниках, в учебе и в поведении; скромный, бескорыстный, он подавал пример на производстве и в бою.

Думаю, что при построении социализма чем больше получают привилегированные, тем меньше получат самые нуждающиеся.

Я повторил Луле что время, измеряемое годами, теперь идет быстро; каждый год умножается. Почти то же самое можно сказать о каждом дне. Постоянно публикуются новые сообщения, связанные с ситуациями, предвиденными в ходе моей встречи с ним 15-го числа.

Делая упор на экономические аргументы, я объяснил ему, что когда в 1959 году победила Революция, Соединенные Штаты платили преференциальную цену в 5 центов за фунт, покупая значительную часть нашей сахарной продукции, которая на протяжеьии почти века направлялась на традиционный рынок этой страны, в критические моменты всегда снабжавшейся надежным поставщиком, находившимся очень близко от ее берегов. Когда мы приняли Закон об аграрной реформе, Эйзенхауэр решил, что надо делать, а мы еще не подошли к национализации его сахарных заводов — это было бы преждевременно, — и еще не применили к его крупным латифундиям Закон об аграрной реформе, принятый в мае 1959 года. В силу этого поспешного решения наша сахарная квота была в качестве наказания отменена в декабре 1960 года, и позже перераспределена между другими производителями этого и других регионов мира. Наша страна оказалась блокированной и изолированной.

Самым худшим было отсутствие щепетильности и методы, применявшиеся империей, чтобы навязать миру свое господство. Они внесли вирусы в страну и погубили лучшие плантации сахарного тростника; повели наступление на кофе, на картофель, а также на свиней. Одним из наших лучших сортов сахарного тростника был «Барбадос-4362»: он рано созревал, давал выход сахара, иногда достигавший 13–14 процентов, его вес на гектар мог превышать 200 тонн 15-месячного тростника. Американцы покончили с лучшими плантациями, сея болезни. И что еще серьезнее: они внесли вирус геморрагической лихорадки денге, которая поразила 344 человека и убила 101 ребенка. Использовали ли они другие вирусы — этого мы не знаем, или же они не сделали этого, боясь близости Кубы.

Когда по этим причинам мы не могли выполнить своих обязательств по поставкам сахара в Советский Союз, они никогда не переставали посылать нам товары, о которых существовала договоренность. Помню, как я торговался с советской стороной о каждом центе цены на сахар; я обнаружил на практике то, что знал только в теории: неравный обмен. Они гарантировали цену выше той, что господствовала на мировом рынке. Соглашения планировались по пятилетиям; если в начале пятилетия ты посылал определенное количество тонн сахара в уплату за товары, в его конце стоимость их продуктов по международным ценам была на 20 процентов выше. Ведя переговоры, они всегда проявляли щедрость: однажды цена на мировом рынке вследствие конъюнктуры достигла 19 центов, мы крепко держались за эту цену, и они ее приняли. Это послужило затем основой для применения социалистического принципа в отношении того, что при строительстве социализма экономически более развитые должны поддерживать менее развитых.

Лула спросил меня, какой была покупательная способность 5 центов, и я объяснил, что за одну тонну сахара тогда покупали 7 тонн нефти; сегодня по справочной цене легкой нефти — 100 долларов — покупается только баррель. Сахара, который мы экспортируем при нынешних ценах, хватило бы только на то, чтобы приобрести импортированное топливо, которое расходуется за 20 дней. На его приобретение пришлось бы затратить около 4 миллиардов долларов в год.

Соединенные Штаты субсидируют свое сельское хозяйство десятками миллиардов ежегодно. Почему они не разрешают свободно ввозить в свою страну производимый вами биоэтанол? Его субсидируют жесточайшим образом, чем отнимают у Бразилии поступления в миллиарды долларов в год. То же делают богатые страны со своим производством сахара, масличных культур и зерновых, чтобы производить биоэтанол.

Лула анализирует данные по сельскохозяйственному производству в Бразилии, представляющие большой интерес. Он сообщает мне, у него есть исследование, проведенное бразильской прессой, где показывается, что до 2015 года мировое производство сои будет расти темпом 2 процента в год, то есть это значит, что потребуется произвести на 189 миллионов тонн сои больше, чем сегодня. Чтобы удовлетворить мировые потребности, производство сои в Бразилии должно расти темпом 7 процентов в год.

В чем заключается проблема? Во многих странах уже нет больше земли под посевы. Например, в Индии уже больше нет свободной земли; в Китае ее очень мало, и в Соединенных Штатах ее также нет для дополнительного производства сои.

Я добавил к его объяснениям, что во многих латиноамериканских странах существуют миллионы граждан, которые, получая нищенские заработки, производят кофе, какао, овощи, фрукты, сырье и товары по низким ценам, чтобы снабжать общество Соединенных Штатов, которое уже не экономит и потребляет больше того, что производит.

Лула объясняет, что в Гане открыли офис исследований ЭМБ-РАПА — Бразильского предприятия по сельскохозяйственным и животноводческим исследованиям, — и добавляет, что в феврале также откроют офис в Каракасе.

«Тридцать лет назад, Фидель, этот район — Бразилиа, Мату-Гросу, Гоиас — считался частью Бразилии, в которой не было ничего, он походил на африканскую саванну; за 30 лет он преобразился в район самого большого производства зерновых во всей Бразилии, и думаю, что в Африке существует часть, очень похожая на этот район нашей страны; поэтому мы открыли офис по исследованиям там в Гане и хотим также создать совместное общество с Анголой».

«Бразилия, — сказал он мне, — находится в привилегированном положении. У нас имеется 850 миллионов гектаров земли; из них 360 миллионов — это часть Амазонас; 400 миллионов хороших земель для сельского хозяйства, и сахарный тростник занимает только один процент».

Бразилия, заметил я ему, является, с другой стороны, самым крупным экспортером кофе в мире. Бразилии платят за этот продукт то же, что стоила тонна в 1959 году: около 2500 нынешних долларов. Если в США брали тогда 10 центов за чашку, сегодня берут 5 долларов или больше за душистую чашку кофе эспрессо, приготовленного по итальянскому способу. Таков ВВП в Соединенных Штатах.

В Африке не могут делать того, что делает Бразилия.

Большая часть Африки — это пустыни и тропические и субтропические районы, где трудно производить сою и пшеницу. Только в районе Средиземного моря, на севере — где выпадают несколько сотен миллиметров осадков в год, или на площадях, орошаемых водами Нила, на высоких плоскогорьях и на юге, где хозяйничали сторонники апартеида, производится много зерновых.