Разреши тебя любить

Укладываю Настю на кровать, уже собираюсь выпрямиться, чтобы поправить подушки, как она хватается за мою шею, как утопающий за спасительную соломинку.

— Яр, Яричек мой, мне так страшно, — жалобно шепчет моя девочка.

— Ну ты чего, маленькая? Все будет хорошо, прорвемся. Нам ведь не впервой так попадать, да? Главное что?

— Что я с тобой? — да, это наша “установка”. Я приучил Настю к мысли, что если я рядом, она может вообще ни о чем не волноваться и ничего не бояться.

— Все верно, малыш. Я рядом, — целую в припухшие от соленых слез губки. Настя охотно подставляется под ласку, ей сейчас это очень нужно, — все будет хорошо.

— Обещаешь?

— Клянусь, родная. Люблю тебя.

— И я тебя люблю.

Мы лежим с Настей вдвоем, болтаем о всякой ерунде. Настя сокрушается, что так и не успела посмотреть сегодня на оленей, а меня лишь от одного слова “олени” начинает трясти.

Интервал между схватками стремительно сокращается. Я понимаю, что скорую мы, скорее всего, не дождемся и будем рожать сами. После очередной схватки снова проверяю раскрытие. Пора…

— Ну что, маленькая, начинаем? — устраиваюсь между Настиных ножек, улыбаюсь и подмигиваю ей, чтобы поддержать.

— А, может, все-таки подождем еще? Дождемся скорую? — мямли в панике со слезами на глазах.

— Какой подождать, Насть? С ума сошла? Я уже Сережкину головку вижу. Ждать нельзя.

— Но…

— Что?

— Я не хочу, не хочу, чтобы ты там все это видел, — по румяным щечкам начинают бежать дорожки слез, — там кровь и некрасиво все…

— Ты думаешь, я крови испугаюсь? — реально не понимаю к чему она клонит. — Я врач, так-то, не забыла?

— Ты не понимаешь!

— Не понимаю! Тебе рожать пора, а мы тут демагогию разводим. Скажи прямо, малыш, ты не доверяешь мне что ли?

— Доверяю, просто… — зажмуривается, глубоко вдыхает и резко выдыхает, — просто ты меня потом хотеть не будешь, — сквозь слезы пытается объяснить мне то, что ее беспокоит, — а я хочу, чтобы ты меня любил и хотел всегда. А девочки на форумах писали, что их мужья после партнерских родов не хотят…

— Ой, бля… Насть, — сажусь на корточки рядом с ней, снимаю перчатки и стираю с ее щечек слезы, — вот ты, вроде, не блондинка у меня, откуда у тебя такая хрень в голове, а? Во-вторых, я врач и крови не боюсь. В-третьих, бред там пишут на твоих форумах, — целую самые любимые на свете губки.

— А во-первых? — спрашивает Настя, мило хлопая мокрыми ресничками.

— Ты о чем?

— Ты сказал, что во-вторых, ты врач. А во-первых?

— А во-первых, как? — аккуратно обхватываю ладонями ее лицо и заглядываю прямо в глаза, прижимаясь лбом ее лбу, уже слегка влажному от волнения, — Как, скажи мне, я могу тебя разлюбить и не хотеть, если ты мой воздух, смысл моей жизни, малыш? Если бы я знал как это сделать, то не сгорал бы в агонии несколько лет, ожидая, пока ты подрастешь и я смогу забрать тебя себе. А я подыхал без тебя. Поэтому, слушай меня внимательно: нет в этой жизни ничего, что могло бы заставить меня тебя разлюбить и перестать хотеть. Поняла?

— Поняла, — шепчет в ответ, а на губах расцветает счастливая улыбка.

— Тогда давай сына встречать? — снова подмигиваю.

— Давай!

А дальше все будто проходит мимо меня. Я выключаю эмоции. Руки действуют на автомате, мозг командует моим телом. В голове пульсирует лишь одна мысль — сделать так, чтобы Настя с Сережкой были в порядке.

Стараюсь абстрагироваться от Настиных криков, что раздирают душу. Ей больно и страшно. Малышка говорила, что больше всего боится боли, что ее тело откажется тужиться в момент, когда это будет необходимо и она тем самым навредит сыну. Она даже по ночам от кошмаров просыпалась. Это превратилось в своего рода фобию. Поэтому мы решили использовать эпидуральную анестезию. Не столько для обезболивания, сколь для Настиного спокойствия. А сейчас все летит к чертям. Ей больно и у нее начинается истерика.

— Малышка, Настя, смотри на меня! Насть! — кричу, но она будто не слышит. Мотает головой из стороны в сторону и не может сделать вдох, а я не могу отойти со своего места, потому как мы уже “в процессе”. — Мак! — ору во весь голос. Сейчас только резкая эмоциональная встряска может привести Настю в чувство. А он своими пошлыми шуточками всегда приводит ее в бешенство. Да и он, к тому же, обладает навыками оказания первой медицинской помощи. Но это на самый крайний случай, который я допускать не намерен. — Макар!

— Тут я уже, — в дверь, предусмотрительно прикрыв глаза ладонью, заходит Макар, — че случилось тут у вас? — спрашивает, но тут же его привычно расслабленный тон меняется, как только он слышит, как Настя задыхается в своей истерике. — Настя? — подлетает к ней и легонько стучит по щекам, — Эй, ты чего это удумала?

— Она боли боялась, сейчас истерика и паника. Помоги ей дышать, контролируй каждый ее вдох. А когда я скажу, заставь ее тужиться.

— Понял, принял, — отвечает мне и снова переключается на Настю. — Слушай, Настен, так дело не пойдет, — врубает свой привычный образ, — у меня, может, единственный шанс выпал тебе под юбку заглянуть, ну точнее футболку, а мне приходится тебя успокаивать. Я ж так все самое интересное пропущу. Потом-то нельзя будет, потом мне Яр морду начистит. А я, можно сказать, мечтал тебе под эту самую юбочку попасть… — что за ересь он несет…

— Вот ду-ра-к, — по слогам проговаривает Настя и начинает смеяться. Фух, кажется, пронесло, — Яр и после этого тебе твою мардашку начистит за такие-то откровения…

— Еще как начищу! — с улыбкой соглашаюсь, но чувствую, как тревога немного отступает, — Малыш, а теперь тужься изо всех сил, родная!

— Больно, Яр… — сквозь слезы шепчет моя девочка.

— Эй, красавица зареванная, — Мак перехватывает ее внимание, — сына увидеть хочешь? Мы тут все его так-то ждем с нетерпением. Так что будь любезна нам эту встречу поскорее организовать. У нас там бухлишко уже на столе стоит, чтобы встречать нового бойца нашего отряда, — в эту минуту я дико благодарен Маку. Хоть меня и бесило постоянно, что он кидает на мою жену жадные взгляды, но границ он все же никогда не переходил. И даже не собирался. А не смотреть на мою девочку просто невозможно. Она же у меня такая красавица, глаз не оторвать. И сейчас благодаря этому амбалу-разгильдяю Настя собирается, впивается своими ногтями в руку Мака, раздирая ее практически до крови, и тужится с громким криком. — Ох, бля, моя рука! За это сделаете меня крестным!

И снова несколько минут пролетают будто в тумане. Крики, звуки, кровь… Все мимо. А потом в ушах раздается самый желанный и долгожданный звук. Первый крик моего сына.

— Ну привет, боец! — улыбаюсь сынишке, — хочешь к маме?

Малявка что-то кряхтит в ответ и снова начинает плакать. Кажется, этим он в мамочку пошел. Но ничего, сейчас можно, а подрастет и станет настоящим мужиком.

— Дай… Дай его мне, Яр, — тихо, но настойчиво просит Настя. Укладываю сына ей на грудь и, удивительно, но он сразу затихает, с интересом наблюдая за ней. — Привет, мой любименький, — целует в его маленький лобик, — привет, мой сладкий…

Пока Настя воркует с Сережкой, забыв обо всех своих страхах и боли, заканчиваю все необходимые мероприятия. Правда приходится еще раз отвлечь Настю, чтобы “родить” пузырь, в котором Серега тусовался все девять месяцев. Переживал, что у самого руки будут дрожать, все же родного сына принимал, но нет. Напрасно волновался.

— Поздравляю, брат! — Макар хлопает меня по плечу и выходит из комнаты. Из коридора слышатся радостные крики и хлопки открываемого шампанского.

Спустя пару минут в комнату проскальзывает Лерка с пакетом снега, как я и просил в самом начале родов. Кладу пакет со снегом Насте на живот, чтобы ускорить сокращение матки.