Разрушена

Я встряхиваю головой, стираю паутину и выхожу на солнечный свет, чтобы еще раз все обдумать. Я глубоко вдыхаю через нос, понимая, что дышу лишь задыхаясь, когда нахожусь внутри. Как будто чувствуешь вкус мертвых.

Ангел все еще смотрит, но, клянусь, она насмехается надо мной.

Тогда я замечаю дорожку вокруг мавзолея. Она заросла сорняками, что объясняет, почему я не видел ее раньше.

Я начинаю ходить вокруг здания, изучая стены. Не знаю, почему я ожидал увидеть какой-то скрытый вход, потайную дверь или что-то в этом роде, потому что почти в самом конце здания есть еще один вход, такие же ворота, как у входа. Он совсем не скрыт. Тяжелая, ржавая цепь проходит через решетку, но замок висит открытым.

Ржавчина отслаивается, когда я прикасаюсь к нему, протягиваю цепь через прутья, стараясь производить как можно меньше шума, но делаю его слишком много. Я достаточно далеко от дома, чтобы они не услышали, однако, и это не занимает много времени, потому что похоже, что здесь недавно кто-то был.

Освободив ворота, я толкаю их настежь. Она скрипит еще громче, чем у главного входа, а каменная лестница ведет прямо вниз, в черноту.

Я делаю шаг вниз, нащупываю в кармане нож для писем и повторяю себе, что призраков не существует, хотя знаю, что они есть.

Кольцо на моем пальце горит. Клянусь, оно впивается в мою кожу.

Может быть, это Каин Скафони.

Может, он хочет вернуть свой палец.

Эта мысль придает мне сил, и я делаю еще один шаг.

Здесь сильно пахнет гнилью. Хотя это всего лишь листья, земля и сырость. Не то чтобы я когда-либо чувствовал запах разлагающихся человеческих тел, хотя я представляю, что может быть хуже.

Но я не могу идти слишком далеко. Это непрактично. По крайней мере, я так себе говорю.

Мне нужен фонарик. Здесь кромешная тьма.

Когда я поворачиваюсь, я бегу обратно по неровной лестнице, спотыкаюсь один раз и разбиваю колено о немилосердный камень, тороплюсь, не обращая внимания на боль, потому что внезапно это похоже на то, как когда я была ребенком дома, и мы с сестрами осмеливались спускаться в старый подвал - он был запрещен для нас, и я была единственной, у кого хватало смелости сделать это. Я помню, как бежала обратно, когда спустилась до конца, и клялась, что почувствовала, как что-то пытается схватить меня за лодыжки, пытается утащить в темноту.

Я содрогаюсь при этом воспоминании.

Я уверена, что это мое воображение, но именно так я себя чувствую сейчас, и мое сердце бешено колотится, когда я снова оказываюсь на солнце, на мертвой траве.

Быстро, как только могу, я задвигаю ворота, продеваю цепь через них и бегу обратно к тропинке, которая приведет меня прочь отсюда. Подальше от этого места с привидениями, хотя я знаю, что мне придется вернуться.

Мое дыхание приходит в норму, когда я подхожу к дому, но когда я нахожу Грегори, прислонившегося к стене и наблюдающего за мной, мое сердце снова начинает колотиться.

— Я думала, ты ушел, — говорю я как можно более непринужденно, не глядя на него, когда пытаюсь проскользнуть мимо в дом, потому что уверена, что он видит вину на моем лице.

Он хватает меня за запястье и останавливает. Я смотрю туда, куда он смотрит, затем наблюдаю, как он сдирает паутину, все еще цепляющуюся за мой рукав.

— Где ты была, Девочка-Уиллоу? — спрашивает он, глядя на меня сверху вниз, туда, где мои джинсы, должно быть, порвались, когда я споткнулась на лестнице. Я не заметила, что у меня кровоточит колено.

Я прочищаю горло и пытаюсь выдержать его взгляд: — Я упала, — это правда.

— Я вижу. Где ты упала?

— О, просто на улице. На территории, — конечно, я бы был на территории. Где же еще? Это остров, и мне нужно заткнуться.

Он поднимает брови.

— Мне лучше пойти переодеться. Наложу повязку на колено.

Он кивает. Он ни за что не поверит, что я только что была на улице.

— Сделайте шаг в сторону.

— Я помогу, — говорит он.

Он делает шаг за шагом, и я останавливаюсь, чтобы посмотреть на него: — Что?

— Я помогу.

— Зачем?

Он смотрит на меня сверху вниз, улыбается улыбкой, которая говорит, что он что-то задумал - как будто я не знаю - и жестом показывает, чтобы я поднималась по лестнице впереди него.

Я иду, и как только я оказываюсь в своей комнате, он закрывает дверь и смотрит на меня.

— Сними штаны, чтобы мы могли осмотреть колено.

— Я вполне способна...

— Расслабься, Хелена, я просто издеваюсь над тобой. На самом деле я пришла, чтобы дать тебе кое-что.

— Дать мне кое-что?

Он делает шаг ко мне: — Ну, скорее, одолжить тебе, — он лезет в карман и, к моему удивлению, достает мобильный телефон. Он протягивает его мне.

Я с опаской смотрю на него. Я уверена, что он все еще издевается надо мной.

— Для чего это? — спрашиваю я.

— Подумал, что ты захочешь позвонить домой. Ты не разговаривала со своей семьей с тех пор, как оказалась здесь.

Я почти слюной исхожу от перспективы, но с ним я знаю, что нужно быть осторожной.

— Но если ты не хочешь... — он начинает ее убирать.

— Подожди.

Он смотрит на меня, ухмыляется. Приподнимает бровь.

— В чем подвох?

— Ты не очень доверчивый человек, не так ли, Хелена?

Я переношу свой вес на одну ногу и кладу руки на бедра: — Я знаю тебя, Грегори.

— Ты думаешь, что знаешь меня, Хелена.

— В чем подвох? — повторяю я.

Он протягивает мне телефон: — Никакого подвоха. У тебя есть десять минут. О, подожди, одна вещь. Я не хочу, чтобы ты звонила парню.

— У меня нет парня, и ты это знаешь, — я беру у него трубку, стараясь не касаться кожи, — Зачем ты это делаешь?

— Почему бы и нет? — спрашивает он, но когда я думаю, что он собирается уйти, чтобы оставить меня наедине, он вместо этого садится на мою кровать, вытягивает ноги, закладывает руки за голову и начинает насвистывать какую-то мелодию.

Я открываю рот, но он, словно ожидая, что я скажу, говорит первым.

— Нищих не выбирают, Хелена, — он проверяет свои часы, — Девять минут.