Разрушена

— Брат...

— Нет. Больше никакого брата, — Грегори идет к двери. Я никогда не видела его таким, — Ты претендуешь на нее. Нанеси на нее свое клеймо. И все закончится. По крайней мере, для нее.

— До следующего «урожая», — говорю я, мой голос срывается.

Я устала.

У меня закончились силы для борьбы.

— Скажи мне, — начинаю я, глядя на Грегори, — Это будут твои сыновья, которые возьмут следующую Девочку-Уиллоу? Это ты научишь их ненавидеть нас?

При этом Грегори почти вздрагивает.

— Есть правила, — говорит он, на мгновение переводит взгляд, снова проводит рукой по волосам и на одно единственное, мимолетное мгновение позволяет мне увидеть то одиночество, ту его часть, которая заставляет мое сердце болеть.

Я не пытаюсь сдержать слезы, которые наворачиваются, когда я смотрю на него. Как он наблюдает за мной. Я прислоняюсь ближе к Себастьяну, к его силе. Потому что она нужна мне прямо сейчас. Он нужен мне. И ему понадобится его сила, чтобы причинить мне боль, потому что это единственный способ.

Единственный способ спасти меня.

Чтобы спасти нас.

Двадцать четвёртая глава

Себастьян

Мы с Хеленой вернулись на остров на целую неделю. После того эпизода на кухне Грегори исчез. Он ушел из дома Люсинды, и с тех пор я его не видел. И я не пытался с ним связаться.

Люсинда сделала то, что ей сказали. Она поговорила с Итаном, сказала ему, что ей нужно отправиться в путешествие, в отпуск. Сказала, что будет посылать ему открытки.

Итан отнесся к этому более спокойно, чем я думал. Черт, может быть, он был рад, что она уехала.

Когда я говорил с ним об этом, сказал, что он останется в доме в Филадельфии, что это его, часть его наследства как Скафони, и что я вернусь, чтобы навестить его. Он казался даже взволнованным. Я не хотел оставлять его, пока не буду уверен, но с медицинским персоналом и помощью, которую я нанял, знаю, что о нем позаботятся, даже если это не будет для него долгосрочным решением.

Все время, пока мы возвращались, я изучал Ковенант Девочек Уиллоу, пытаясь найти какой-то выход из этой ситуации. Но его нет. Я уже знаю это. Я всегда это знал.

Я должен причинить ей боль, если хочу сохранить ее.

Хелена сидит за столом с бокалом виски. Она пьет его каждую ночь с тех пор, как мы вернулись.

Я смотрю на нее, и она выглядит усталой.

— Хочешь, я попрошу повара приготовить для тебя что-нибудь еще? — она так волнуется, что не может ничего сдержать.

— Нет, спасибо. Я не голодна.

— Я позвоню врачу. Посмотрим, сможет ли он что-нибудь сделать.

— Что может сделать врач? — огрызнулась она, затем опустила взгляд, понимая: ее тон стал мягче, когда она заговорила дальше, — Мы просто должны закончить это. Чем дольше мы будем ждать, тем труднее будет.

— Мы не будем делать это его способом, Хелена. У нас есть год. Мы найдем другой способ.

Она покачала головой: — Мы должны. Какой у нас выбор? — она пьет свой виски, — И правда, разве мы не заслужили этого, ты и я? То, что мы сделали с ним... — она проводит пальцами по волосам. Ее лоб покрыт морщинами от беспокойства, — То, что мы с ним сделали, —повторяет она, глядя на меня, — я никогда не хотела причинить ему боль. Я знаю, что и ты не хотел. Но мы причинили ему боль. Вместе. Быть с ним... то, что мы сделали... Он человек, Себастьян. И мы причинили ему боль.

— Ты говоришь так, будто у тебя есть к нему чувства.

— Есть. Он мне небезразличен. Я не хочу, чтобы ему было больно. Но это все, что это значит.

Я пытаюсь понять это. Это эгоистично, я знаю, но соперничество и ревность, они разрывают меня на части. Они разорвали мою семью.

— И я знаю, что она права.

Мы должны это сделать. Ради всеобщего блага. Это клеймо, это церемониальное клеймение, боль, которую она испытает, закрепит мои права на нее, что освободит ее. И это освободит моего брата и меня.

Но я никогда не прощу его за то, что он потребовал этого.

И я никогда не прощу себя за то, что сделал это.

Звук лодочного мотора заставляет нас обоих повернуться к причалу.

— Ублюдок.

Я встаю и смотрю, как Грегори причаливает к лодке, заглушая мотор. Он отходит и останавливается. Издалека я вижу, что он смотрит на меня.

Хелена тоже встает, и мы смотрим, как подходит мой брат.

— Иди в свою комнату, Хелена.

— Нет.

Я чувствую, как моя рука сжимается вокруг ее руки, крепче, когда Грег приближается, и вижу, как улыбка расширяется на его лице.

— Я сказала, иди в свою комнату.

—Вы убьете друг друга, — говорит она.

Я поворачиваюсь к ней: — Это один из способов покончить с этим, не так ли? — но Хелена не успевает ответить, потому что мы больше не одни.

— Привет, брат.

Я перевожу взгляд на него: — Хелена, — я не смотрю на нее, — Иди наверх. Сейчас же.

— Она лучше реагирует, если ты называешь ее Девочкой-Уиллоу. Это научит ее своему месту, — говорит Грегори.

Она права. Я собираюсь убить его на хрен.

— Хелена, — говорю я в последний раз.

— Я пойду, — отпускаю ее, и мы с братом не сводим глаз друг с друга, пока она исчезает в доме.

Грегори обходит меня и берет стакан, наполняет его виски. Он садится в кресло за столом. Сегодня я не стал разжигать огонь. У меня не было настроения.

Я сажусь, выпиваю последний стакан виски.

Он наливает мне еще.

— Она тебе не безразлична? — спрашиваю я.

Его глаза сужаются.

— Или ты просто хочешь причинить ей боль? Потому что если ты заставишь ее пройти через это, она возненавидит тебя.

— Она уже ненавидит меня, брат.

— Да, в том-то и дело. Она не ненавидит, — качаю головой, поднимаю стакан, затем снова опускаю его, — Ты гребаный садист, ты знаешь это?

— А ты святой?

— Что ты получишь от этого?

— Ты должен благодарить меня. Я спасаю тебя от самого себя. Ты сделаешь это и оставишь себе все, включая девушку.

— Мне это на хрен не нужно. Я не хочу ничего, кроме нее.

Он останавливается на этом, затем качает головой и осушает свой стакан.