Разрушена

— Не прикасайся ко мне, — она опускается на край кровати и сбрасывает мои руки, — Я не хочу, чтобы твои руки касались меня.

Я слышу ее слова, но не позволяю себе чувствовать их.

Она закрывает лицо руками, трет глаза. Когда она смотрит на меня, во мне горит обвинение.

— Ты прав. Она была старой. И она держалась до этой жатвы, потому что каким-то образом знала, что это буду я. А потом это время пришло, и я даже не успела попрощаться, а ты просто продолжал лгать мне снова, снова и снова, — она снова встает, делает шаг, спотыкается.

— Возвращайся в кровать, Хелена.

— Я не хочу быть в твоей постели.

Она делает еще один шаг, и на этот раз ее ноги подкашиваются. Я ловлю ее как раз перед тем, как ее колени коснутся ковра.

— Возвращайся в эту чертову кровать.

Я кладу ее в него и удерживаю, когда она снова пытается встать.

— Оставайся в постели, или я заставлю тебя остаться, — предупреждаю я.

— Я не сомневаюсь, что ты это сделаешь. О чем еще ты лжешь? Что там еще есть?

— Я чуть не потерял тебя, Хелена, — отступаю назад, слыша свои собственные слова.

— У тебя никогда не было меня, Себастьян.

Ее слова ударили меня, как удар кулаком в живот. Я наблюдаю за ней, потираю подбородок, вижу, как она сдерживает рыдание.

— Ты устала. Тебе нужно поспать, чтобы ты могла ясно мыслить, — говорю ей и подхожу к двери.

— Я хочу домой.

— Нет.

— Отпусти меня домой. Я хочу домой! — я поворачиваюсь к ней, делаю шаг навстречу.

— Домой? — огрызаюсь. Я понимаю, что не должен использовать такой тон, но это происходит, — Домой к кому?

Она вздрагивает, как будто я ее ударил.

Я заставляю себя остановиться, держаться подальше от нее, прежде чем встряхну ее, чтобы она поняла.

— Покончи с этим. Ты можешь покончить с этим! — кричит она.

— Люсинда лгунья, Хелена.

— Ты лжец, Себастьян!

— Все не так просто.

— Просто отпусти меня!

Я ударяю кулаком в стену: — Нет!

Хелена вздрагивает, ее глаза расширяются. Я вижу страх в них.

Она боится меня.

— Почему нет? Почему ты не хочешь меня отпустить? Почему ты хочешь удержать меня, когда я не хочу быть твоей?

Я чувствую, как у меня сжимается челюсть. Чувствую тяжесть цемента в животе.

— Ты не это имеешь в виду.

— О, я серьезно.

— Ты устала. Тебе нужно отдохнуть. Я пришлю медсестру, чтобы она дала тебе успокоительное.

— Мне не нужно гребаное успокоительное.

Она снова откидывает одеяло, и на этот раз, когда она встает с кровати, я обнимаю ее за талию и заставляю лечь на спину.

— Медсестра, — зову я, мой голос снова звучит ровно.

— Отпусти меня!

— Не дави на меня, Хелена. Не сейчас.

— Сейчас для тебя неподходящее время?

Она сопротивляется, и я должен быть осторожен, чтобы не причинить ей боль.

— Тебе нужно отдохнуть. Поправляться. Тогда мы и поговорим.

— Я закончила говорить. Я хочу уйти.

— Ты не можешь уйти.

— Пожалуйста!

— Не заставляй меня привязывать тебя.

— Ты хорош в этом, не так ли?

— Есть вещи, которые ты не понимаешь. Ты должна доверять мне...

— Доверять тебе? — она смеется, прекращая борьбу, — Я тебе не доверяю. Я никогда больше не буду тебе доверять.

Медсестра входит в комнату и берет иглу с медицинского лотка на комоде.

Хелена смотрит на нее, наблюдает, как она готовит инъекцию.

— Я просто хочу домой, — она поворачивается ко мне, ее голос мягче. Умоляет, слезы наполняют ее глаза.

Я сажусь на край кровати и сажаю ее к себе на колени, крепко прижимая к себе, чтобы упомянуть.

Она начинает плакать, всхлипывать.

— Мне жаль, Хелена. Мне жаль, что это случилось с тобой.

Медсестра подходит к нам.

— Я этого не хочу, — говорит Хелена, глядя на шприц, — Я ничего не хочу.

Она извивается у меня на коленях, пытаясь освободиться. Мои руки прижимают ее ко мне, прижимают к себе.

Глаза Хелены широко раскрыты, и она отчаянно качает головой, когда я киваю медсестре.

— Я ничего не хочу. Пожалуйста!

— А теперь успокойся. Это просто для того, чтобы помочь тебе заснуть.

— Я не хочу спать.

Но уже слишком поздно. Я держу ее руку неподвижно, пока медсестра вводит иглу, и лекарство действует быстро. Хелена обмякла еще до того, как ствол шприца полностью опустел.

— Я не хочу спать, — снова пытается сказать.

Я встаю, поднимаю ее, укладываю и укутываю одеялом. Медсестра уходит, закрыв за собой дверь.

— Ты почувствуешь себя лучше, когда проснешься.

— Не буду.

— Ты будешь. Это еще ненадолго, — говорю я, убирая волосы с ее лица, пока она изо всех сил пытается держать глаза открытыми, — Совсем ненадолго.

Я подхожу к двери.

— Себастьян? — окликает она, останавливая меня.

Я поворачиваюсь, моя рука на дверной ручке.

— Я все еще Девочка-Уиллоу?— она лежит на боку, ее глаза полуоткрыты.

— Кем еще ты могла бы быть?

Четвёртая глава

Хелена

У меня рот словно забит ватой. Мне слишком тепло, и я сбрасываю с себя одеяло, отворачиваюсь, но когда я это делаю то чувствую его запах. Я чувствую запах Себастьяна на подушке. На простынях.

Я помню.

Я открываю глаза, а вокруг темнота. Но не такая, как в той подземной камере, а ночная.

Я не одинока.

Лунный свет проникает в окно, освещая фигуру, прислонившуюся к стене и наблюдающую за мной.

Мне требуется несколько минут, чтобы полностью открыть глаза и сосредоточиться. Я подтягиваюсь к изголовью кровати, но это требует некоторых усилий. Мне кажется, что я двигаюсь в замедленной съемке, когда я смотрю на тумбочку, а затем на чашку, которая находится на поверхности.

Вода. Мне нужна вода.

Но у меня возникают проблемы с тем, чтобы заставить свою руку работать так, как она должна. Мне лишь удается опрокинуть стакан, расплескивая содержимое. Я смотрю, как он скатывается с тумбочки и беззвучно падает на ковер.