Разрушена

Желая этого.

Желая этого вот так.

Себастьян загибает палец и сжимает меня изнутри, а другой рукой удерживает меня на месте и жестко трахает, наказывая меня каждым толчком, наказывая за то, что я возбуждена. За то, что хотела этого.

За то, что захотела кончить, пока его брат смотрит.

И когда я это делаю, это экстаз. Я закрываю глаза и чувствую Себастьяна позади себя, внутри меня, и он набухает. Его толчки становятся короткими и сильными, пока он не замирает, его член пульсирует внутри меня, опустошается внутри меня, и я хочу больше его, всего его. Мне нужно, чтобы он наполнил меня и держал в таком состоянии.

Мне нужно, чтобы он держал меня.

Девятая глава

Себастьян

Я смотрю, как мой брат выходит, и слушаю, как за ним закрывается дверь.

Хелена переворачивается на бок, переводит взгляд с двери на меня.

— Это было жестоко.

— Позволить ему смотреть, как мы трахаемся, было жестоко? — я смотрю на неё, — Он получил от этого удовольствие.

Я надеваю на нее свою футболку, прежде чем пойти в ванную, чтобы включить душ.

— Иди сюда, Хелена.

Она любит. Она милая, когда послушная.

Я открываю дверь душа. Он достаточно большой для двоих, и я вхожу следом за ней. Она закрывает глаза, опускает голову под поток. Я отвожу взгляд, чтобы взять мочалку и гель для тела.

Она такая красивая, гладкая и влажная, стройная, но не мягкая, мускулистая. Она не протестует, когда я начинаю мыть ее, траханье и вода немного отрезвляют меня.

Дело в том, что в этот день трудно напиться и еще труднее оставаться пьяным.

Синяки, оставленные Люсиндой, почти исчезли, осталось лишь несколько все еще нежных, пожелтевших пятен.

— Почти готовы к новым отметкам? — саркастически спрашивает она, когда я поворачиваю ее лицом к себе.

— Я не сделаю того, что она сделала с тобой. Я не причиню тебе такой боли. Ты это знаешь.

— Почему ты не рассказала мне о сегодняшнем дне?

Я опускаю голову под воду, и она берет у меня мочалку, начинает с моих плеч.

— Почему ты не сказал мне об этом? — спрашивает она, ее пальцы нежно касаются швов, которые должны скоро сойти.

— Ты не была особо разговорчива, когда впервые появилась здесь, помнишь?"

— Ты имеешь в виду, после того, как ты две недели держал меня на успокоительном?

Я поворачиваюсь к ней, откладываю тряпку в сторону, беру ее за руки: — Я устал, Хелена.

Вода брызжет ей в лицо, пока она изучает меня, кивает.

Я выключаю воду и беру полотенце, заворачиваю ее в него, прежде чем вытереться и обернуть одно вокруг бедер.

Она берет вторую и вытирает немного влаги со своих волос.

— Расскажи мне о сегодняшнем дне, — говорит она, как только мы входим в спальню.

Я откидываю одеяло на кровати, и она забирается в постель. Я иду следом и выключаю свет.

— Что тебе сказал мой брат?

— Что сегодня твой день рождения.

Она делает паузу, и я жду.

Потому что я знаю, что это еще не все.

— Я знаю, что у тебя был брат-близнец. Я знаю, что он умер. И я знаю о твоей матери.

Я фыркаю, переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок. Мимо проносится скоростной катер, и кто-то кричит снаружи.

— Он ничего не упустил, не так ли?

— Это моя вина. Я ходила в мавзолей.

Я поворачиваюсь и вижу, что она наблюдает за мной, ее лицо в тени, глаза блестят.

— Мне жаль, что тебе больно, Себастьян.

Я снова поворачиваюсь к потолку: — Не жалеешь, что нарушила правило?

— Ты собираешься наказать меня?

— Нет.

Долгое время стоит тишина, но никто из нас не спит.

— Церковь отказалась отслужить мессу в ее честь. Самоубийство.

— Ты веришь в Бога?

— Раньше я так и делал. Теперь я верю в призраков.

— Так вот почему ты не хотел быть в церкви в тот день, когда мы пошли в офис Джозефа Галло?

— Да, — я снова поворачиваюсь к ней, провожу пальцами по ее щеке, — У меня не так много воспоминаний о ней, скорее чувство. Она была доброй, нежной и любящей. Она была полной противоположностью всему, что мы собой представляем. В каком-то смысле она не принадлежала к нашей семье, к моему отцу. Она никогда не собиралась этого делать. Слишком мягкая.

Сейчас я думаю о Хелене. Она тоже мягкая.

— Видимо, она была доброй.

— Была, — поворачиваюсь на бок, притягиваю ее к себе. Снова становится тихо, и я закрываю глаза.

— Себастьян? — спрашивает она, когда я думаю, что мы закончили, — Твой брат. Куда он делся?

— Почему ты заботишься о нем?

— Я просто волнуюсь.

— Не стоит. С ним все в порядке. Ему нужно знать свое место.

— Он пришел сюда, чтобы помочь тебе.

— Он привел тебя сюда, чтобы трахаться со мной. Чтобы трахаться с тобой.

— Как это? Потому что, судя по тому, что я видела, он поспешил сюда, чтобы ты не был один.

Я протягиваю руку, включаю свет. Хелена моргает, и требуется минута, чтобы ее глаза сфокусировались. Я забираюсь на нее сверху, перенося большую часть своего веса на предплечья.

Я хочу видеть ее лицо, ее глаза. Я не хочу ничего пропустить.

— Не позволяй Грегори одурачить себя. Ты его не знаешь.

— Забавно, это то, что он сказал о тебе.

— Осторожнее там, Хелена.

— Я просто хочу знать, куда, по-твоему, он пошел. То, что ты сделал, было жестоко.

— То, что мы сделали, — я раздвигаю ее колени своими. У меня снова встает, — Тебе нравилось, когда он наблюдал за тобой. Как в тот раз у бассейна. Тебе нравилось, когда он прикасался к тебе.

Я обхватываю ее голову по бокам, обхватываю ее предплечьями, чтобы она не могла пошевелиться, когда я толкаюсь в нее.

Она издает звук, и я знаю, что она грубая, но мне все равно.

— Скажи это, Хелена. Скажи мне.