Разрушена

— А ты? — спрашивает она снова, когда я не отвечаю сразу.

— Я не могу насытиться тобой, Хелена, — говорю я, целуя ее, — Я хочу тебя всю. Я никогда не хотел ничего и никого так сильно, как тебя, и я просто... я не могу подобраться к тебе так близко.

Она сглатывает, скользит руками по моим рукам, к плечам.

— Ты хочешь причинить мне такую боль?

— Мне больно от того, что ты делаешь мне больно. Но и тебя это тоже заводит, — я щипаю ее за клитор, она морщится, но облизывает губы, выгибает спину, — В точку.

Я поднимаю ее на руки и несу в спальню. Я кладу ее на кровать, забираюсь на нее сверху.

— Ты сказала, что у Девочек Уиллоу есть болезнь, что ж, я думаю, мы, Скафони, больны не меньше

Я проникаю в ее киску, наблюдая за ней. Мне нравится наблюдать за ее лицом, видеть, как она принимает меня, когда она слишком сильно растягивается.

Я целую ее.

— Чем ты болен? — спрашивает она.

— Я хочу тебя. Я не могу перестать думать о тебе, — хватаю ее за волосы и откидываю ее голову назад, - Ты под моей гребаной кожей, и я разрушаю свою семью ради тебя.

Она смотрит на меня, огромные глаза, запертые на моих, словно она затаила дыхание.

— Кто бы мог подумать, что страдать будут только Уиллоу? — качаю головой, думаю о нелепости всего этого. Интересно, всегда ли так было между Уиллоу и ее хозяином Скафони? — Я человек. И я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты хотела меня. Блядь. Может быть, я даже люблю тебя каким-то больным, извращенным способом.

Любовь.

Я хватаю ее за волосы и заставляю откинуть голову назад. Я не хочу, чтобы она пропустила следующую часть.

— Ты должна бежать как черт от ладана, Хелена, потому что когда я думаю о тебе, твоей обнаженной спине, готовой принять мое клеймо, мой член становится твердым.

Она прижимается ко мне, явно потрясенная тем, что я только что сказал. Я хватаю ее запястья, держу их обеими руками и сильно вхожу в нее.

— Я же сказал тебе, это извращение. Извращение.

— Себастьян, ты пьян.

Я киваю, делаю еще один толчок, затем выскальзываю, встаю с кровати, спотыкаясь.

Я больше не хочу трахаться. Это нечто большее. Эта ночь. Этот день. Все это.

— Мой брат прав. Карма, или Бог, или что-то еще должны назначить мне наказание. Видит Бог, я заслужил его за то, что сделал.

Она садится, берет ночную рубашку из-под подушки и надевает ее через голову.

Я смотрю вниз на груду одежды на полу: — Этот запах никогда не выветрится. Придется их сжечь, — говорю я и иду к двери, соединяющей наши комнаты. Мне требуется две попытки, чтобы нажать на ручку двери и открыть ее.

— Себастьян, — Хелена рядом со мной.

— Возвращайся в свою постель, Хелена.

— Нет.

Не знаю, из-за алкоголя или из-за дня, но я едва могу стоять и падаю на кровать.

— Иди в кровать. Я говорю тебе. Оставь меня в покое, — говорю я.

Она забирается рядом со мной, обхватывает меня руками: — Нет.

Мне удается перевернуться на бок, чтобы встретиться с ней взглядом: — Я так чертовски устал, ты знаешь это?

— Я знаю.

Я касаюсь ее лица кончиками пальцев: — Я собираюсь сделать тебе больно. Ты должна вернуться в свою комнату. Подальше от меня.

Мы просто смотрим друг на друга в течение долгого времени, и она тянется вверх, чтобы коснуться моей щеки.

— Ты не сделаешь мне больно, — говорит она, зарываясь лицом в мою грудь, — И я не могу заснуть без тебя.

***

Голова пульсирует, когда я просыпаюсь. Хелена ушла, а часы на тумбочке показывают, что уже полдень.

Мне требуется минута, чтобы сесть.

Я иду в ванную, глотаю два ибупрофена, потом решаю принять еще два. Я включаю душ и шагаю под струи. Я помню, что произошло прошлой ночью, что я сказал, и не знаю, благословение это или проклятие, что я никогда ничего не забываю. Ни одной.

Когда я закончил, я натянул джинсы и спустился вниз по лестнице с голой грудью и босиком. Я вижу Хелену раньше, чем она меня. Она разводит огонь и держит в нем один из утюгов для клеймения.

Черт.

Я оставил их без присмотра. Какого черта я вообще понес их из этой гробницы? Я должен их похоронить.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

Она вздрагивает, поворачивается. Ее глаза сканируют меня, останавливаясь на моих плечах и животе, а затем возвращаются к моим.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она с самодовольной ухмылкой.

— Чертовски грубо отвечать вопросом на вопрос, — бормочу я и иду на кухню за чашкой кофе, поскольку они уже убрали завтрак. Я делаю большой глоток и накладываю бекон и яйца, после чего возвращаюсь во внутренний дворик, чтобы дождаться еды. Я сажусь на свое место за столом.

— Почему он у тебя?

— Это было здесь. А этот твой, да? — спрашивает она, вытаскивая его из огня и указывая на полумесяц. Он такой горячий, что светится оранжевым.

— Черт возьми, Хелена, — говорю я, вставая на ноги и забирая у нее его. Я иду к бассейну, опускаю клеймо в воду и слушаю, как оно шипит и дымится.

Хелена подходит ко мне сзади: — Так вот что ты хочешь со мной сделать?

Я смотрю на нее.

— Это положит конец всему? Положит конец наследию Девочки-Уиллоу?

— Нет. Даже если это спасет тебя, эта традиция будет продолжаться.

Она отворачивается, качает головой: — Но все еще заставляет твой член напрягаться при мысли о том, чтобы выжечь это на моей коже.

Я бросаю еще дымящийся утюг на землю у бассейна: — Я был в жопе прошлой ночью. Наговорил всякой ерунды.

— Ты помнишь?

— Да.

— Я не знаю. Думаю, это была правда, Себастьян.

— У меня болит голова, Хелена. Оставьте меня в покое.

Кто-то прочищает горло и ставит мою тарелку на место.

Хелена опускается на пустой стул моего брата. Я не думала, что буду скучать по нему.

Я сажусь на свой и беру вилку.

— Почему ты так много выпил?

— Потому что вчера был дерьмовый день.

— Из-за твоего брата?

— Это не его вина. Это моя. Вся эта ситуация.