Разведка боем

Троцкий прочел на лице Предсовнаркома обуревающие того чувства и самодовольно усмехнулся. Он тоже имел собственное мнение о друге и соратнике. На «проститутку» и «ренегата» он не обижался, ради красного словца и сам не пожалел бы родителей, его больше задевала определенная инерционность мышления Владимира Ильича. Обычно тот вникал в ситуацию несколько позже, чем требовалось, и многое на этом проигрывал.

Троцкий взял толстый красный карандаш и развернул на столе собственную карту, проигнорировав ту, что висела на стене напротив.

Докладывая обстановку, Наркомвоенмор и Председатель Реввоенсовета откровенно злоупотреблял полной неосведомленностью Ленина в стратегии и его неумением внимательно читать карту. И вдохновенно обманывал вождя, повествуя, как неимоверными усилиями воли не только остановил наступление белых, но кое-где сумел их потеснить с захваченных позиций. (Как раз там, где Берестин отвел свои полки на удобные для обороны рубежи.)

– Вы видите, Владимир Ильич, уже третий день ни на одном направлении они не в силах продвинуться ни на метр! Более того, сейчас мы планируем развернуть Одиннадцатую армию фронтом на север и нанести сокрушительный удар под Ростовом. Уверен, успех будет полный. Почти пятьдесят тысяч штыков при десяти бронепоездах. Наступая вдоль берега Азовского моря, мы сможем отрезать белую армию от Крыма и впоследствии разгромить ее, преследуя по сходящимся направлениям.

На карте это выглядело красиво. Особенно для такого дилетанта в военном деле, как Ленин.

– Да, вот именно, Лев Давидович! Как раз об этом я говорил на заседании Совнаркома. Добровольческие полки, полные негодования и бешенства, исчерпали свои последние силы. Здесь мы видим то же, что видели на примере Колчака, одержавшего вначале огромные победы. Но чем дальше шли бои, тем более редели ряды офицеров и кулачества, которые составляли главную силу Колчака, и тем больше ему приходилось брать в армию рабочих и крестьян.

Они умеют воевать лишь чужими руками, они не любят жертвовать собой и предпочитают, чтобы рабочие рисковали головой ради их интересов. И когда Колчаку пришлось расширять свою армию, это расширение привело к тому, что сотни тысяч его солдат перешли на нашу сторону. Так кончил Колчак, так кончит и Врангель. Я знаю, в тылу у Врангеля начинаются восстания. Мы имеем сообщения, что местное население, доведенное до отчаяния, отнимает у белых оружие и снаряжение. Наступает момент, когда Врангель бросит все на карту. Он теряет в боях наиболее обученных, наиболее бешеных в своей ненависти к рабочим и крестьянам офицеров, защищающих прямое восстановление своей помещичьей власти. Перелом наступает! Готовьтесь переходить в наступление. Нам надо, чтобы мелкие успехи были превращены в массовые, огромные, доводящие победу до конца…

«Невероятно, – подумал Троцкий, – как же он глуп! Такую ерунду можно нести с балкона перед уходящими на фронт солдатами. Но мне-то зачем? Он что, действительно верит в магию своих заклинаний?»

Троцкий удивлялся зря. Ленин не только верил, он умел превращать свою веру в материальную силу. Просто сейчас он впервые столкнулся с эффективным противодействием. Ни Николай, ни Колчак, ни Деникин не смогли подкрепить наступательный порыв своих войск соответствующей астральной энергией. И потеряли все. Первые два – вместе с головами. А вот сейчас вождь мирового пролетариата произносил привычные заклинания, но чувствовал, что прежнего влияния на события они не имеют. И видел это даже по глазам своего собеседника.

– Лев Давидович, вы должны добиться перелома. Бросьте на фронт все. Курсантов военных школ, делегатов съезда, пленных офицеров из концлагерей. Мобилизуйте еще тысяч 20—30 питерских и московских рабочих плюс тысяч 20 буржуев. Поставьте позади них пулеметы, расстреляйте несколько сот и добейтесь настоящего массового напора на Врангеля. Хотите, я обращусь к немцам? Мы можем попытаться перебросить пароходами из Гамбурга на Петроград несколько дивизий их рейхсвера. Генерал фон Сект наш человек, он не должен отказать в помощи. И еще там есть фон дер Гольц, он давно предлагал мне помощь.

Троцкий снял пенсне, подышал на стекла, протер их пахнущим лавандой платком.

– Обратитесь, Владимир Ильич. Только одновременно придется обратиться и к Черчиллю, чтобы он вывел из Балтики свои крейсера. Они вряд ли пропустят пароходы с немецкими войсками. Тогда уж лучше просить о помощи Маннергейма. В обмен на Петроград. Не знаю почему, но финнам он очень нравится…

– Вы надо мной издеваетесь?

– Увы, нет. Я просто подумал, что эта идея того же плана…

Ленин несколько раз пробежал по кабинету от окна к двери и обратно, наклонив голову и громко дыша носом, чтобы успокоиться.

– Вы меня не любите, Лев Давидович?

– А разве вы девушка, чтобы вас любить? В данный момент мы единомышленники, вам этого мало?

– Да, да, да… Вот это сейчас архиважно. Мы единомышленники. Друг без друга нам не выжить. Больше мне положиться не на кого. Победим, тогда и будем разбираться в тонкостях наших разногласий. А кстати, что за стрельба была вчера в городе? Я слышал, будто бы активизировались какие-то банды. Это опасно?

– Не думайте об этом. Пустяки. Десяток уголовников затеяли перестрелку с патрулями. Все уничтожены.

– Правильно. Так и следует поступать. Систематически. Съезд откроем завтра? Вы готовы выступить с речью?

– Всегда готов. Только следует согласовать позиции. Я настаиваю на необходимости немедленно отменить продразверстку, принять меры к освобождению из концлагерей всех бывших офицеров, а потом уже призывать их в армию, безусловно запретив их притеснение со стороны политкомиссаров, дать им очень приличное жалованье, обеспечить приемлемые условия жизни для членов их семей… Этим мы значительно укрепим фронт и тыл…

– Ни за что! Тут я непреклонен, Лев Давидович! Прекратив репрессии против классовых врагов, мы утратим доверие трудящихся масс и одновременно потеряем единственную гарантию лояльности ваших военспецов. Они немедленно перебегут к Врангелю. Может быть, лучше наоборот, заблаговременно расстрелять всех заложников?

– Тогда я снимаю с себя всякую ответственность за происходящее. Воюйте с вашими самородками сами. Кухарка, конечно, может управлять государством, но самый преданный идее слесарь не может командовать дивизией или корпусом.

– Ну как же, как же… А товарищ Буденный, товарищ Ворошилов, многие другие талантливые коммунисты, которых мы выдвинули на руководящие посты?

Троцкий чуть было не сплюнул на ковер от возмущения.

– Как только ваши самородки почувствовали волю, они немедленно и с треском проиграли польскую войну. Двести тысяч убитых и триста тысяч пленных, по-вашему, недостаточный довод в нашем споре?

Ленин физически не выносил споров, в которых партнер начинал оперировать цифрами и фактами. Больше всего ему нравилось обращаться к толпе, настроения и желания которой были заранее известны. И исключалась возможность диалога.