Развод в 50. Я научусь тебя (не) любить

А я ни жива, ни мертва.

В какой-то момент кажется, что врач никогда к нам не выйдет, но именно сейчас он все же выходит.

Плетется по коридору, смертельно уставший, безразличный ко всему.

– Кто из вас жена пострадавшего? – несмотря на свой вид, голос у мужчины громкий и четкий.

– Я, – подхожу к нему ближе и слышу, как за спиной подскакивают дочери.

– Множественные переломы, черепно-мозговая травма и кровоизлияние в брюшную полость, – его слова звучат как удары хлыстом.

– Он будет жить? – раздается наивный вопрос от Ульяны.

– Прогнозы не даю, – хирург не щадит наши чувства, говорит прямо и как есть, – Авария была серьезная, добавьте сюда возраст вашего отца или кем он вам приходится. Пятьдесят на пятьдесят. Ночь переживет – уже хорошо.

Врач уходит, и начинается самое сложное – пережить эту ночь вместе с Кириллом.

Глава 43

Утро наступает незаметно.

Я то ли сплю, то ли теряю сознание от адской усталости, но, когда открываю глаза в очередной раз и вижу за окном белый свет, резко подскакиваю и иду к стойке, где к смене приступили уже другие медсестры.

Они более приветливые. Видят меня и тут же начинают улыбаться.

Совсем юные, еще не успели заразиться всеобщим безразличием остальных сотрудников этой больницы.

– Доброе утро, – голос хрипит после сна, голова с трудом соображает, но я тараторю уже заученный текст, – Подскажите, пожалуйста, есть ли какие-то новости о моем муже? Павловский Кирилл Федорович, операция после ДТП.

– Доброе утро, Ольга, – видимо, меня тут уже все знают, – Пару минут. Я свяжусь с медсестрой в реанимации и уточню у нее состояние вашего мужа.

Реанимация. Слово-то какое. Отвратительное.

Пока девушка с бейджем «Вероника» общается со своей коллегой, я замечаю автомат со снеками и, словно зачарованная, иду к нему.

Ничего не ела со вчерашнего утра – стоит только шоколадке с орешками попасть в мой рот, желудок скручивается в тугой узел.

А еще голова начинает кружиться от приятного сладкого вкуса, но моя эйфория длится недолго. Замечаю свое отражение в зеркале и замираю.

Волосы как будто кто-то прожевал и выплюнул. Платье все скрутилось, плащ помялся из-за сна на больничных креслах. На колготках сбоку пошла стрелка, а я и не заметила.

Не до того было вчера, а сегодня я похожа на потрепанную жизнью бабку. И резко становится так жалко себя, но на жалость нет времени, потому что меня зовет Вероника:

– Ольга? – ее голос такой мягкий и успокаивающий. В нем нет волнения, значит с Кириллом все хорошо?

– Да? – подхожу ближе, пряча фантик в кармане плаща, – Как мой муж?

Вся усталость и жалость к себе тут же забываются, когда я смотрю в светлые глаза медсестры. А еще в голове невольно звучат вчерашние слова врача про ночь и выживет.

Хорошо, что Катя и Уля еще спят. Вместе с ними я бы точно не смогла спокойно слушать все то, что мне начинает рассказывать Вероника.

– Ваш муж жив, – ее слова на секунду вызывают дикое облегчение. Такое, что кровь по венам начинает течь быстрее. Но секунда облегчения проходит очень быстро, когда девушка добавляет, – Но его погрузили в искусственную кому.

Все мои знания о коме получены исключительно из дурацких сериалов, где герой оказывается в коме и находится в ней годами, пока его семья надеется на чудо. В конечном итоге чудо не происходит, и героя отключают от аппаратов жизнеобеспечения.

– Коме? – переспрашиваю, и мой голос отчетливо выдает страх.

Кома – это как смерть. Человек вроде жив, но все равно не с нами.

К счастью, медсестра видит шок в моих глазах и спешит успокоить:

– Ольга, прошу, не волнуйтесь. Многих пациентов после сложных операций намеренно погружают в медикаментозную кому. Так вашему мужу будет легче восстановиться.

– Дак с ним все хорошо? – во рту пересохло то ли от волнения, то ли от подступающей радости.

Больница умеет прокатить тебя на эмоциональных качелях. Сердце скоро не выдержит то грустить, то радоваться.

Но слова «не волнуйтесь», «многих пациентов», «легче восстановиться» заставляют этот глупый орган биться чаще.

– Пока рано делать выводы, – виновато произносит девушка, – К сожалению, травмы серьезные. Ваш муж может остаться инвалидом.

Ну вот опять.

Только позволила себе обрадоваться, как меня снова окунули в отчаяние.

Что хуже – смерть любимого человека или то, что он останется калекой? Сможет ли Кирилл жить так – привязанный к кровати?

Нет, не сможет. И я не смогу видеть его таким.

– Спасибо вам, – отвечаю с трудом, разворачиваюсь и медленно иду обратно к креслам, где спят мои девочки.

Вероника еще что-то говорит в след, пытается успокоить, до меня доносятся ее слова про положительную статистику, но я больше не слушаю.

Подхожу к дочерям и аккуратно касаюсь плеча Кати.

Хватит им тут сидеть.

– Мам? – испуганно спросонья смотрит на меня Катя, – Все хорошо?

Сглатываю ком в горле, но нахожу в себе силы натянуть улыбку на лицо.

Им не нужно знать, в каком состоянии находится Кирилл. Пусть едут домой и отдохнут.

– Да-да, – шепчу в ответ, – Буди сестру и увози к себе домой. Выспитесь, проследи, чтобы Уля тоже поела, – перечисляю свои материнские наставления, – А вечером я сама к вам приеду.

– Мама? – младшая тоже просыпается, – Как папа? Он…?

– Все хорошо, – ласково провожу рукой по голове Ули, – Папа жив, он еще в реанимации, но состояние стабильное…

Точнее – стабильно тяжелое.

Катя словно чувствует меня. В отличие от Ульяны, она глушит в себе паническое настроение, встает и начинает одеваться.

Так с самого детства было – Катя беспрекословно слушается маму, а Ульяна обязательно делает по-своему.

Но сейчас не время спорить. Хорошо, что старшая все понимает по моему взгляду и помогает младшей одеться.

– Поехали ко мне домой, – командует она Улей, – Там Саша нам готовит сырники на завтрак.

– Какие еще сырники? – ожидаемо возмущается Ульяна, – Мам?

– Давай, – и я включаю командный тон, – Я дождусь дежурного врача и тоже поеду к себе. Нам всем нужно немного отдохнуть. К папе все равно не пустят, пока не переведут в обычную палату. Вечером приеду, и поговорим.