Развод. Адвокатская тайна
Шрифт:
Оля вскидывает подбородок. Касается недовольным взором моего лица, потом Юлиного.
— Ну? — наконец, изрекает она выжидательно. — И что будем делать?
Дочка под ее серьезным взглядом сникает и продолжает молчать.
— Ты в чужих переписках копалась? — летит строгое замечание.
— Нет! Я… Уведомление всплыло и исчезло. Никуда сама не лезла. Ну а почему я должна молчать, если тебя вдруг обманывают?!
— Юля, — примирительно обращаюсь я к девочке. — Ты ведь понимаешь, что если бы мне было что скрывать, то я бы тебя к своему телефону и близко не подпустил?
— Ну, мало ли, —
— Что-то мне подсказывает, что догадываешься.
— Все равно это странно, — хмыкает девчонка. — И я не обязана молчать, а моя мама достойна честности!
Да я и сам это понимаю. Лоханулся конкретно.
— Но ты обязана вести себя прилично, — замечает Оля, и дочка под ее взглядом теряет норов. — И тактично.
— А я никому и не грубила!
— Ю-ля…
— Даже если я неправа, — кается малявка, — но я бы не промолчала в любом случае. Вы с папой развелись из-за вранья. А тут…
— Юля, есть вопросы, которые старшие решают между собой, это касается только взрослых. И да, бессмысленно бесконечно не верить никому, — настойчиво проговаривает Оля, и меня озаряет.
— Это все нечестно! Ты же сама видишь! — расстраивается Юля. Я вижу, что ей не нравится моя кандидатура. Да ей и не понравится никто. Но Юля об этом молчит.
Оля не спешит поддерживать заявление дочери. Дает мне возможность объясниться.
— Юля, я твою маму обманывать не собираюсь. Хорошо. Давай рассмотрим такой пример. Может быть, он покажется немного грубым, зато доступным. Вот смотри. Тебе нравятся… конфеты? Или пицца?
— Пицца, да.
— И мне нравится. Ты когда доедаешь все, коробку на помойку относишь?
— Естественно, — недоумевающе соглашается Юля.
— Ну вот, а я не успел. Думал, что уже выбросил, но маленький незаметный кусок картонки остался. И мне жаль, что ты его заметила. Но это не значит, что у меня в холодильнике спрятался последний кусок. Ясно?
Надеюсь, аллегория сработает.
В кухне воцаряется звенящая тишина. Оля смотрит на Юлю, контролируя взглядом. Девочка же косится на меня.
И… опускает взгляд.
— Юль, мы с тобой попозже поговорим, — расстроенно обещает Ольга. — А пока что…
Странно, но девчонка мать понимает с полуслова. И уже не противоречит:
— Ладно. Извините, Олег. Я пока в комнате посижу.
И выходит.
Дверь за ее спиной закрывается.
— Олег!
— Оль… — произносим мы одновременно.
— Сравнение с пиццей было неожиданным, — пытается она разбавить атмосферу.
— Уж что в голову пришло. Надо было быстро сориентироваться.
— Так что там у тебя с засохшими старыми пиццами?
— Дык это вышло еще более неожиданным. Мы с ней были вместе какое-то время. Это было удобно обоим. Потом она встретила другого. Разошлись мы по-человечески. Теперь, видимо, она снова свободна. А я уже нет. Я сообщу ей. Можешь не волноваться.
Речь немного путается, потому что я все-таки встревожен. Всегда хладнокровный и безразличный ко всему адвокат беспокоится, объясняя обычное недоразумение. Кому рассказать — не поверят.
— И теперь вы не общаетесь совсем?
— Она подруга моей сестры. Но я зуб даю, больше меня это не интересует.
— Ясно, — кивает Оля.
Я
сейчас не понял. Она приняла или… это был сарказм?— Что ясно?..
— Я все поняла. Знаешь что?
— М?
— Хорошо, что мы все же роллы заказали. Если бы Юлька выбрала пиццу, мне бы кусок в горло теперь не полез.
Мы оба умудряемся рассмеяться.
Она действительно какое-то сокровище.
Ссора с ней накануне беседы с коллегией адвокатов выбила бы меня из колеи сильно.
Глава 35
ОЛЕГ
Собранность. Отточенность. Спокойствие.
Гребаным деревом несет за версту. Обычно терпкий привычный аромат придает уверенности и успокаивает. Сегодня же — нет.
На меня устремлены несколько пар глаз. Все жаждут ответа на заданный вопрос.
— От меня никакой разоблачающей информации в отношении жены моего бывшего клиента никогда не поступало. Я повторюсь, как только ситуация прояснилась и обнажились ранее неизвестные мне подробности, я, согласно кодексу, принял соответствующие меры.
Обвожу всех присутствующих терпеливым твердым взглядом. Так уж случилось, что глава комиссии — единственная женщина среди мужчин. Хмурая, в меру сердитая, в меру внимательная, и сейчас она неторопливо пробует мой ответ на вкус. Нравится он ей или нет — пока неясно.
Проходит еще полминуты — на меня обрушивается шквал новых замечаний:
— Но в жалобе четко сказано…
— Определены границы…
— Юрий Извольский, например, так не считает…
— Можете ли вы со всей твердостью заявить…
— То есть, вы полностью исключили любые контакты…
— Планируете ли вы после решения суда возобновить…
— А что вы можете нам сообщить по поводу личных контактов с Ольгой Извольской в общественных местах…
— Нарушена этика…
— Ненадлежащее исполнение профессиональных обязанностей…
— Вы же понимаете, что…
От каждого едкого слова я яростно защищаюсь, последняя фраза и вовсе развязывает мне руки.
— Да я-то понимаю, — продолжаю отбиваться. — Я рассказал, как все было на самом деле. Не отрицаю факта неосознанного сближения с женой моего клиента, я признаю, что это незначительно выбивается из этических норм, но на данный момент все встречи с Ольгой Извольской сведены к минимуму, а общение если и происходило, то сугубо для выяснения необходимых вопросов касательно аварии, когда мы вынуждены были контактировать. Все остальное я сделал так, как должен был. Как сделал бы любой из вас. Все документы и свидетельства у вас на руках. И даже звонок из страховой компании зафиксирован, его ведь я никак не мог подстроить.
Нападки на меня продолжаются. Мужчины хмуро переглядываются. Ефимова — глава комиссии — задумчиво разглядывает стол, после того как тщательно изучила предоставленные мной письменные объяснения и приложения к ним.
Тут она начинает глухо постукивать оранжевыми ногтями по поверхности стола и переводит пронизывающий взор на меня, оглядывает с головы до ног настолько подозрительно, что пульс мой учащается. Вынесенный комиссией вердикт направится Совету адвокатской палаты, который уже и примет окончательное решение, но оно вряд ли будет кардинально отличаться от заключения комиссии.