Развод. Между нами только ненависть

— Опять? — Марк подходит ко мне вплотную и поднимает лицо за подбородок. Заглядывает в глаза.

— Но я ни о чем не жаловалась, — сиплю я и сердце замирает, когда Марк прищуривается, — я сказала, что… я не настроена на разговоры… и сбросила звонок…

А после я около часа выла в подушку.

Не могу ни у кого ни помощи попросить, ни поддержки. Обычно женщины после измен мужа собирают ведьминский шабаш, устраивают ночь караоке с песнями Меладзе и Алегровой, рыдают всей толпой и коллективно топят козла-именщика в речах ненависти и оскорблений, а я… я лишена этого, потому что мой супруг потребовал, чтобы я была хорошей девочкой.

— Когда у тебя встреча с твоими курицами по расписанию, — Марк сжимает мой подбородок крепче, опять напоминая о своем присутствии. — Когда главная курочка заглянет к остальным квочкам?

— Если я курица, то ты тогда кто? — говорю я, не осознавая своего вопроса.

Меня спасает звонок в дверь. Марк не успевает переварить мой наглый и ехидный вопрос и отвлекается на мужской голос за дверью:

— Оль! Олька!

Марк медленно поворачивает лицо к двери. Подбородок мой он так и не отпустил. Держит в стальной хватке. Профиль резкий, хищный и угрюмый.

— Да, ладно, Олюшка, — гость за дверью не унимается. — Это Коля, — самодовльный смех, — помнишь такого? Ну, конечно, помнишь. Май, ты и я…

Нет, господи, нет!

— Уходи, Коля! — рявкаю я. — Прова…

Марк зажимает мне рот и вглядывается в мои глаза:

— А что это ты так разволновалась? — шепчет.

Меня начинает трясти.

— Ты все-таки там? — Николай смеется. — Открывай поболтаем, Если ты вернулась к матери, то… тоже жизнь не сложилась.

— Ты откроешь дверь, — Марк прижимает сухую теплую ладонь к моим губам сильнее, — и мы все дружно поболтаем. Май, ты и он?

Глава 16. Милая лгунья

Любой мужчина хочет себе в загребущие лапищи нетронутую девственницу. Даже самый неудачник мечтает о той распрекрасной невинной деве, которая отдаст себя только ему.

Я-то, конечно, была девственницей, когда отдалась Марку, но потрогать меня успели. В одиннадцатом классе случился мой первый поцелуй с тем самым Николаем, который решили прийти в гости и вспомнить прошлое.

Поцелуй этот был невнятный, неумелый и слюнявый, будто два щенка-подростка решили полизать друг друга.

Бррр.

Когда я начала встречаться с дерзким, диким Марком, который называл меня “моя малышка”, то я…

Уже тогда была дурой, которая решила, что она самая умная и самая хитренькая. Да, я и в восемнадцать лет решила, что главное оружие женщины с мужчиной — милая и невинная ложь.

Дура. Боже, какая дура.

Я очень долго отказывала Марку в глубоких “взрослых” поцелуях, потому что я разыгрывала перед ним комедию “нетронутая невинная и невероятно наивная девочка”, которая очень боится языка во рту.

Я ему лгала.

Я его убедила, что я никогда ни разу не целовалась, и еще шутила, что поцелуйчики в щечку в детском саду не считаются.

Хи-хи, елки палки, хи-хи.

Сейчас мы с Колей “похихикаем” от души.

— Марк, прошу… — сипло говорю я, когда он убирает ладонь с моего лица, — ты пришел ко мне… я тебе чай налью… И хочешь, кексиков спеку?

— Открывай.

Пронизывает холодным черным взглядом до самых костей

Это, конечно, несусветная глупость бояться своего первого поцелуя, который был больше тридцати лет назад, но… я солгала Марку и что-то мне подсказывает: для него ложь не оправдать временем.

И я же это лжи всегда подыгрывала, когда Марк самодовольно шутил, что влюбился в меня за то, что я была другой. Той, которая от нашего первого поцелуя чуть не грохнулась в обморок от страха.

— Марк…

Я не хочу, чтобы Коле ломали пальцы.

Или выворачивали руки.

Или отрезали язык, который он однажды посмел засунуть в мой рот, а Марк на такое способен.

За мою многолетнюю и наивную ложь о первом поцелуе с ним он может меня жестоко наказать, потому что это очередное доказательство того, что я — лживая мразь.

— Открывай, — Марк за плечи разворачивает меня к двери и толкает в спину. — Смелее, Оленька.

Сам он встает у вешалки. Когда открою дверь, то Николай не увидит его и не поймет о засаде.

Сглатываю.

Ладони вспотели.

Я судорожно пытаюсь понять, как спасти Колю от агресси Марка и себя от жуткого зрелища с кровью и отрезанным языком.

Я тогда точно в дурку попаду.

Щелкаю замком, обхватываю холодную металлическую ручку пальцами и на выдохе открываю дверь, петли которой тихо и зловеще поскрипывают.

— Ты, что, одевалась? Так долго открывала дверь?

Я одними губами говорю, чтобы Коля закрыл рот и уходил, но пузатенький и лысенький Коля, в котором с большим трудом можно узнать того слюнявого пацана, хмыкает и бесцеремонно заходит в квартиру:

— Когда ты приехала, я курил на балконе, а потом мать подтвердила, что это ты у соседки ключи забирала.

Я думаю, что все мамины соседи видели мой позорный приезд, и уже несколько раз обсудили возможные причины моего возвращения под крылышко мамулечки, которая любила хвастаться мной и любимым зятем Маркушей.

Мы были идеальными во всем по ее рассказами, и, наверное, лично меня ненавидели все здешние старухи, которым не так повезло с зятьями.

Он разворачивается ко мне, и Марк в этот момент захлопывает дверь с тихим щелчком.

Смотрю на Колю, не моргая. Постарел он, конечно, некрасиво. Обрюзг, лицо круглое съехало вниз, брыли появились.

Еще и эта майка уродская, которая обтягивает его живот и подчеркивает его слабые руки. Он похож на постаревшего телепузика.

Он обречен.

Он не сможет отбиться от Марка, который разочарованно прищелкивает языком о верхние зубы.

— Так ты не одна, — голос Коли садится до сиплого поскрипывания.

— А ты пришел в надежде, что от несчастной разведенки перепадет ее вареник? — хмыкает Марк и выходит вперед одним широким и бесшумным шагом. — Что рожа-то так скисла, Коля?

Глава 17. Ты лгала мне, Оленька?

Надо спасать Колю.

Я не то, чтобы была в него влюблена в прошлом или сейчас сильно рада его видеть, но я не хочу насилия в его сторону от Марка.