Развод. Между нами только ненависть

— Я, пожалуй, пойду, — Коля делает шаг к двери, но ему дорогу преграждает Марк.

— А зачем ты приходил, Николаша?

— Я…ну…я…

Николай теряется от строгого вопроса Марка и пытается придумать ту ложь, которая успокоить Марка, который весь пышет флюидами агрессии и тестостерона.

— И, вообще, Коля ты кто такой?

Коля косится на меня, и к страху за его пятидесятилетнее пуза, примешивается жалось и брезгливость.

Он испуган и ждет, что я кинусь на его защиту.

— Сосед, — тихо отзываюсь я, — и мы в одной школе учились, Марк. В разных классах. Я в “А”, а он в “Б”...

Господи, как это было давно.

— С этим разобрались, — Марк делает еще один шаг к Коле, — но зачем ты пришел?

— Поздороваться… узнать, как дела… Узнать, не нужна ли помощь…

— И, видимо, поговорить о прошлом, да?

— Слушай, мужик, я проблем не хочу… Я понял, я зря пришел…

— Марк, — я опять подаю голос, — он зашел из вежливости. Для соседей это нормально.

Я вскрикиваю, когда Марк ловким движением дергает на себя Колю за запястье, а после заламывает его руку за спину и вжимает пузом и лицом к стене.

— Марк! Прекрати! Я тебя очень прошу!

Я, наконец, до конца осознаю, что Марк — опасный человек. Не просто так с ним многие всегда говорили тихо, почти полушепотом и старались в глаза лишний не смотреть.

Я думала, что он внушает всем уважение, как очень серьезный и важный мужик, но это был страх и осторожность.

— Не поделишься со мной, про тот май, тебя и мою жену? — Марк рычит на ухо Николаю, который покраснел от испуга и тяжело дышит.

— Марк, это было до тебя! — взвизгиваю я. — До тебя!

— Что именно?! — в ярости оглядывается на меня.

— Мы поцеловались! — верещу я и сама приваливаюсь к стене под волной паники и слабости. — Это был мой первый поцелуй! Это было в конце одиннадцатого класса!

Все. Признание я выкрикнула.

Марк отшвыривает Колю к двери и медленно разворачивается ко мне, а затем напряженно поправляет галстук под воротом рубашки:

— Вот как?

— Мужик… Это же было больше тридцати лет назад… — хрипит Коля.

И даже я, далеко не самая умная женщина, понимаю, что сейчас ему стоило помолчать.

Марк возвращается к Коле. Наклоняется и хищно улыбается:

— Видимо, поцелуйчик в душу запал, раз ты о нем столько лет помнишь.

Коля не успевает ничего ответить. Марк четко и резко бьет ему кулаком в нос, и закрываю лицо руками.

Сломанный нос хрустит иначе, чем пальцы. В нем больше влажности и глубины. Отвратительно.

Я всхлипываю, а Коля нечленораздельно вскрикивает, а после с мычанием, прижав ладонь к окровавленному лицу лажится на коврик.

— Значит, первый поцелуй, — Марк вновь подходит ко мне.

Я вздрагиваю, когда он обхватывает пальцами мои запястья и тянет руки вниз. Смотрю на него широко раскрытыми глазами.

Я уже и не плачу, потому что слезы совершенно бессмысленны сейчас.

— Ты же говорила мне, что первый поцелуй был моим, — голос у Марк обманчиво спокоен, но запястья он сжал до боли. — И сколько ты меня мурыжила, Оленька. отворачивалась, губки свои сладкие прятала…

Я молчу.

Я же тогда не знала, к чему приведет моя наивная ложь длиною в три десятка лет.

— Ты, что, меня обманывала? — клонит голову набок и немного прищуривается.

Я могу только коротко и судорожно выдохнуть.

Я чувствую себя под прямым и цепким взглядом Марка гадкой и противной шлюхой, на которой клейма негде ставить.

Как ловко он все перевернул.

— А ты мне изменял… — пытаюсь ситуацию все же развернуть в мою сторону.

— Ты мне лгала, Оленька? — Марка игнорирует мое жалкое возмущение, в которое я сама не верю, и сжимает мои запястья крепче, будто хочет их раскрошить.

Коля на коврике тяжело дышим и издает нутряное мычание вместе с жалобным всхлипом.

— Да, лгала, — едва слышно признаюсь я, не моргая.

— Так если бы не развод, то я бы и не узнал, что ты… — подается в мою сторону и выдыхает в лицо, — что еще тридцать лет назад за лошка держала?

Глава 18. Ты меня не опозоришь

— Марк… — шепчу я. — Это уже прошлое…

Марк в ответ сжимает мои запястья сильнее.

Я прекрасно знала, что моя многолетняя ложь о том, что я была нецелованная, Марку не понравится, если она вскроется.

В этом вранье действительно есть неприятный и липкий флер тех женских манипуляций, которые работают лишь тогда, когда мужчина влюблен.

Да, черт возьми, мое вранье было наглой манипуляцией, чтобы зацепить искушенного и наглого мерзавца своей невинностью и непорочностью.

Я знала, для чего я вру.

Чтобы впечатлить.

Чтобы подцепить на крючок.

Чтобы разбудить в Марке любопытство и желание стать тем самым, кто станет первым во всех смыслах.

Чтобы стать особенной для него.

Нет, лошком я его не считала, но знала, на какие точки надавить, чтобы он стал одержим мной. Чтобы он хотел только меня.

— Разочаровываешь, Оленька, — Марк усмехается. — Я же тебе верил. Нецелованный ангелочек.

Только я хочу возразить, как он рывком тянет меня к себе. У меня замирает сердце, я пугаюсь и жду разъяренного поцелуя, в котором язык Марк нырнет к моим гландам, но резко разворачивает меня к себе спиной и толкает в спину:

— Иди займись кексиками, которые мне пообещала.

Я обескураженно оглядываюсь.

— Тебя никто за язык не тянул, Оленька. Вперед и с песней.

— Мужик, можно я пойду? — хрипит Коля, о котором я уже успела забыть.

Он пытается встать, и испуганно застывает, когда Марк подходит к нему. Поднимает отчаянный взгляд, прижав ладонь носу. С подбородка на белую майку алые капли, и я, кажется, чувствую этот противный сладковатый запах крови.

— Давай помогу, — Марк за подмышки поднимает неуклюжего Колю и впечатывает его в дверь. Вглядывается в ошалевшие глаза. — Сейчас ты мне ответишь честно, Коля. Зачем ты пришел к Оленьке?