Развод. Моя новая жизнь

Степан стоял посреди гостиной, опустив голову, и тяжело дышал.

Дошло до него, что натворил. Только уже назад ничего не воротишь…. И как уж он будет отношения с детьми налаживать после всего этого — одному богу ведомо.

Стоило оно того?

— Я…. уложу Варю, — сказала Нина, вставая с дивана. — Мне кажется, вам…. стоит договорить.

Она увела рыдающую младшую сестру в её комнату, а мы со Степаном уставились друг на друга.

О чём нам договаривать? Мне — не очень совершенно. Наверное, Нина просто надеется, что мы всё еще можем помириться, договориться, передумать разводиться и прочее… Но этого не будет.

Впрочем, я была благодарна дочери, что она увела младшую сейчас. Я готова была сесть и разрыдаться, и точно не сделала бы Варьке лучше.

Я зайду к ней через полчасика, когда заставляю себя успокоиться. Ради неё — именно, заставлю. А сейчас у меня просто минутная слабость…

Стёпа зачем-то поплёлся следом за мной, в спальню.

Я думала, он уедет. Эта его ждёт же.

Разговор с детьми закончен на сегодня, хоть и так себе вышел. Девчонок сейчас успокаивать тоже бессмысленно — они слишком злые на него, и он это прекрасно понимает. Сейчас лучше уехать и дать всем немного успокоиться.

— Ты почему не уехал еще? — спросила я без обиняков, когда он вошёл в спальню следом за мной.

А смысл теперь выделываться? Мы больше никто друг другу. Почти — никто.

Если бы не дети, я бы его больше и на порог дома бы не пустила.

Но если уж я родила троих детей от этого мужчины, то считаться с его присутствием в нашей жизни все же придётся всегда. И сейчас, и завтра, и через год.

Если, конечно, он не посчитает нужным больше не заботиться о собственных детях.

Родят с молодыми орешками общего малыша — и поминай, дети, папку, как звали…

Мало ли таких историй по всему миру….

Я стояла у окна и смотрела на падающий за окном снег. Такая усталость и апатия вдруг напали… Я обнимала себя, словно бы мне было холодно. Мне и было холодно, только изнутри — душа у меня замёрзла. В груди у меня настоящая вьюга и стужа разыгрались… И трясло меня так, словно бы я замёрзла от стужи изнутри.

— Я хочу остаться одна.

— Я…. просто хочу некоторые вещи забрать, — отозвался он глухо. — Я тут полжизни прожил, если ты помнишь.

— Думаешь, можно было за сутки всё забыть?

— Вряд ли…

— Ну, так собирай свои вещи, — повела я плечом, словно мне стало зябко. — И уходи.

У Степана трезвонил телефон без устали. Наверное, ему звонила “тренер”, но он почему-то не спешил к её орешкам…

Стёпа шебуршил на заднем фоне, но я всё смотрела и смотрела на падающий снег.

Эта зима совсем не такая, как последние двадцать девять лет. Скоро — тридцать.

Совсем скоро у меня день рождения. Потом — Новый год.

И впервые я проведу эти праздники в одиночестве… Максимум, кто со мной будет — дети. А впрочем — а кого еще нужно? В моей ситуации — никого.

Хочу ли я теперь вообще отношений с мужчинам?

Нет.

Пережить снова эту боль потерь и предательств, когда он найдёт замену мне получше? Нет уж, одного раза мне хватит.

Наигралась я в любовь.

“Гадость — эта ваша заливная рыба!”

Я заметила, что шум стих, и поняла, что Стёпа сборы закончил.

— Собрался? — спросила я.

— Да. Нет. Не знаю.… Знаешь, такое странное чувство: все остаются, а я — ухожу. Трудно взять и уйти.…из дома.

— Это был твой выбор, — пожала я плечами. — Предлагаешь мне пожалеть тебя? Извини, не могу.

— Да нет, я…

Я не ожидала, что он окажется прямо за моей спиной. Так глубоко задумалась, что не заметила, как он подошёл сзади. И оказался близко…

— Люба… — он сжал мои плечи своими руками и развернул к себе лицом. — Может, мы неправильно всё делаем?

— Что ты имеешь…в виду? — спросила я, стараясь освободиться из его объятий.

Да он сто лет меня не обнимал уже! С чего сейчас, когда ушёл от меня, ему этого так захотелось? Зачем это вообще нужно, черт его подери?

— Нуу…. Я не хочу уходить, понимаешь? — сказал он, приближаясь ко мне всё ближе, словно хотел меня поцеловать. — Может, и не надо? Может, мы попробуем еще раз?

— В каком смысле — попробуем? — нахмурилась я и изо всех сил надавила на его руки, чтобы он прекратил меня обнимать. Что за пытка такая? Мне и без того очень тяжело сейчас. — Что-то я не понимаю, Самойлов: тебя же перестали устраивать мои обрюзгшие орешки?

— Да никакие они не… Не обрюзгшие! — не давал он вырваться мне из капкана его рук. Я перестала понимать что-либо в принципе… Что он делает? — Я сам не знаю, чего меня бес дёрнул связаться с этой дурой…..

— Дурой? — подняла я брови, всё еще сражаясь с мужем за личные границы, старалась не давать ему прижиматься ко мне, а он стремился сократить дистанцию между нами… — Что-то вчера ты так не считал… Считал самой ужасной на свете женщиной — меня!

— Дурак был! Хочешь, я её заблокирую? Брошу. Вот просто — брошу?

— Чего сделаешь?! Бросишь?

— Да! Пошла она.… Я тебя хочу.

И одним движением Стёпа закинул меня на кровать, прижав своим телом меня к матрасу. Его губы нашли мои и впились таким поцелуем, какой я никогда, наверное, и не испытывала….

24.

Вместо того, что начать таять в руках мужа, я разозлилась. Разозлилась как никогда на него: о чём он говорит? Что он делает? Как смеет касаться меня после своей подстилки депутатской?!

Что есть сил я отпихнула его от себя и скинула на матрас, вскочив на ноги и оправляя на себе одежду.

— Ты.… Ты еще смеешь меня трогать после всего?

— Люб, ну.… — тоже встал он следом и сделал шаг ко мне.

— Пошёл вон!!! — отпрыгнула я от него к стене.

— Чего? — захлопал глазами Степан.

— Того. Вон пошёл, — повторила я, практически выплюнув слова ему в лицо.

— Люба, ну зачем такие грубости…. У тебя ведь остались чувства ко мне.

— Ты заставил меня пройти такой ад.… — покачала я головой. — Размазал мордой об асфальт, унизил как женщину, растоптал нашу семью… Целовался на глазах у Варьки со своей шваброй, с Димкой подрался… Сын сказал, что отца у него больше нет. И после всего ты просишь у меня всё забыть и впустить тебя обратно? Я правильно поняла?