Развод. Ты меня предал

— Я подозревал.

Я его хочу. Как в юности. Со смесью смущения, страха и проникающим в каждую клеточку голодом.

Я встаю, закрываю дверь кухни, щелкаю замком и под темным немигающим взглядом торопливо снимаю трусики.

— Но согласись, защелка на двери кухни — очень продуманно, — решительно седлаю удивленного Матвея и расстегиваю его ширинку.

Он тоже возбужден. Шумно выдыхаю, сжимая в пальцах естество:

— Ты по мне соскучился?

— Очень, — Матвей жадно въедается в мои губы.

На выдохе приподнимаюсь и принимаю его без остатка. Обвиваю его шею руками, выгибаюсь в спине и прижимаюсь к нему.

Сливаюсь с ним в одно целое в медленных покачиваниях, наслаждаясь каждой сладкой секундой тихой близости, в которой нет похоти, а есть нежность и желание врасти друг в друга.

Нас накрывает волна удовольствия, но мы не кричим и не стонем. В тягучих и пронизывающих судорогах мы судорожно выдыхаем, всматриваясь друг другу в глаза, и вновь целуемся. Матвей стискивает мои бедра, а я поджимаю пальцы ног в затихающих спазмах.

Смакуем друг друга, не торопимся и глотаем наши прерывистые выдохи.

— Моя… — шепчет в шею Матвей, прижимает к себе крепкими объятиями.

— Мой, — кладу голову на его плечо.

Вслушиваюсь в его дыхание и звуки подтекающего крана. Я не стану хозяйкой на это кухне, но она останется в моей памяти.

— Я надеюсь, что ты меня сейчас не выгонишь, — тихо отзывается Матвей, — ведь тебе удалось соблазнить меня кроватью.

— Я еще думаю, — смеюсь я, — нужна ли тебе еще одна эмоциональная встряска от беременной жены?

— Тогда я точно сегодня буду выть от тоски.

— Так уж и быть, — трусь щекой о его шею, — оставайся, но с тебя завтрак.

Глава 56. Мы тут одни

Обнимаю сквозь сон Матвея, и он неожиданно такой пушистый, лохматый и слюнявый. Облизывает мне все лицо, что-то ворчит и даже поскуливает.

Я открываю глаза.

Перед моим лицом замирает шкодливая морда Барона, который взволнованно облизывается и яростно бьет хвостом по одеялу.

— Барон! — взвизгиваю я.

И это лохматое чудовище начинает скакать по кровати, подвывать, зарываться под одеяло, а потом опять прыгает.

— Нельзя! Фу! Пошел отсюда!

Пытаюсь его спихнуть, и вместе с ним сваливаюсь с кровати, запутавшись в одеяле.

Барон в полном восторге.

Опять лижет мое лицо, ловко уворачиваясь от моих рук, и верещу:

— Помогите! Фу! Нельзя! Да господи!

— Барон, — раздается строгий голос Матвея.

Лохматый и придурочный пес резко от меня отскакивает, замирает, настороженно глядя на Матвея, который стоит, скрестив руки на груди.

Тихо поскуливает, медленно садится и тяжело вздыхает.

— Ты наказан.

Барон уши прижимает и нерешительно елозит хвостом по полу.

— Нет, и не смотри на меня так.

— Пап! У тебя что-то горит! — кричит Лиля.

— Доброе утро, — торопливо говорит Матвей, ласково улыбается и выбегает, — сильно горит?!

— Ага!

— Да е-мае!

Остаемся наедине с Бароном, который медленно разворачивается ко мне.

— Ты наказан! — повторяю интонации Матвея, и Барон опускает морду. — Да блин… Какой же ты манипулятор!

Встаю, зло сдуваю локон со лба и поправляю пижаму:

— Никогда бы не подумала, что собаки такие… — Барон поднимает жалостливые глазки на меня, — милые сволочи…

— Лиль, Барона прогуляешь?

— Да, я уже иду за ним.

Через несколько секунд в комнату заглядывает Лиля:

— Привет.

— Забери этого пушистого негодяя, — шепчу я и сердито щурюсь на Барона, который высовывает кончик языка. Смотрю на Лилю. — Откуда он такой взялся?

Лиля смеется:

— Ты такая сейчас забавная.

—Я серьезно! — вскидываю на Барона руку. — Ты посмотри на него!

— Бароша, гулять, — Лиля зевает.

Бароша подскакивает, как в попу ужаленный, и вылетает из комнату, потеряв ко мне всякий интерес.

— А вот это уже обидно, — охаю я. — Вот так просто переключиться! Сразу видно, что мужик!

— Мааа, — Лиля со смехом уходит.

Вслушиваюсь в ее легкий и беззаботный смех, и закрываю глаза. Мы могли быть лишены этого утра на съемной квартире с уродливыми обоями.

Счастье — очень хрупкое, тонкое, и его всегда надо выгрызать зубами.

А еще в счастье надо верить. Даже тогда, когда кажется, что все разбилось на мелкие осколки.

Да, сама жизнь может столкнуть в пропасть, но она же может послать те случайности, за которые можно зацепиться.

И нашей случайностью стал Барон, который выскочил под колеса машины.

Будь тогда Матвей равнодушен к сбитой собаке и если бы не было в его потоке черного безумия искры сочувствия, то не готовил бы он сейчас завтрак.

— Черт! Черт! Черт! — доносится из кухни приглушенный голос Матвея.

Собираю волосы и торопливо выхожу из комнаты.

— Мы ушли! — Лиля надевает шапку и вместе с восторженным Бароном выскакивает из квартиры.

Просачиваюсь на кухню. А она вся в горьком дыму, в котором улавливаю нотки ванили. Матвей сует сковороду под струю воды и бубнит неразборчивые ругательства под нос.

— Кулинаришь? — смеюсь через кашель и бегу к окну, которое решительно распахиваю.

— Тут плита идиотская, — фыркает он и разворачивается ко мне. — Ей без разницы единичка или шестерка стоит. Херачит будто ее в аду собрали!

Босой, в брюках и рубашке нараспашку.

— И я еще кучу косяков нашел, — он медленно выдыхает. — Бочок унитаза поскрипывает, когда смываешь. Плинтуса неровные.

Кладет сковороду в раковину, а подхватываю полотенце, которым пытаюсь разогнать дым.

— И дай угадаю, сдали тебе эту квартиру задорого.

— Ну, что поделать? Могли вообще обмануть. Оставить без денег и квартиры.

— Я бы им тогда голову открутил.

— Оу, — подплываю к нему, — какие мы суровые.

Обнимаю его, целую в шею, и он напрягается с шумным выдохом.