Разыскивается живым или мертвым

Вопреки распространённому мифу, никто из танцовщиц в номера потом со зрителями за дополнительную плату не пошёл, убежали куда-то за сцену. Не то чтоб мне хотелось пообщаться поближе с кем-то из них, но я немного удивился, будучи уверенным в том, что танцовщицы здесь не прочь заработать и другим способом.

Номер я снял самый обыкновенный, попросил, чтобы меня разбудили за полчаса до рассвета, и рухнул спать, понимая, что завтра вновь покину цивилизованные места и окажусь в местах диких и неизведанных. Хотелось ещё хоть чуть-чуть насладиться комфортом и мягкой постелью. Завтра моей подушкой вновь будет седло, а моим матрасом — войлочный потник.

Глава 19

На рассвете я выехал на северную дорогу, отыскивая взглядом худощавую сутулую фигуру Лестера Раттингтона. Пришлось потратить немного времени на поиски, прежде, чем я заметил его.

Без лошади, с одним только саквояжиком, в твидовой охотничьей кепке, он стоял на обочине, подслеповато щурясь в мою сторону. Вид у него был откровенно комичный и даже жалкий. Я подъехал к нему и тяжело вздохнул, начиная жалеть, что подрядился доставить его к навахо.

— Где ваша лошадь? — вместо приветствия проворчал я.

— Лошадь? У меня нет лошади, — пробормотал он.

— И как же вы думали добраться до резервации? На чём вы сюда вообще приехали? — вздохнул я.

— Как же… В фургоне, — сказал он, широко зевая.

— У меня нет фургона, как вы могли заметить, — сказал я.

— И верно… — пробормотал доктор. — Нет, я мог бы попробовать поехать верхом, но я плохой наездник, признаюсь…

— Ничего страшного, — проворчал я. — Думаю, вы справитесь, док. Только лошади у вас нет.

— А как же… — он взглянул на Паприку, меланхолично переступавшую с ноги на ногу.

— А кто потащит припасы? Запасного седла у меня тоже нет, — сказал я. — Возвращаемся в город. Купите седло и какого-нибудь мула.

Знал бы, что так произойдёт, не стал бы отдавать мерина. Но так всегда бывает. Подстелить соломки заранее никогда не получается.

Мы неторопливым шагом вернулись обратно в Санта-Фе, всё равно конюшни и все прочие места, где можно купить недорогую подержанную сбрую, оставались закрытыми. Пожалуй, надо было проверить готовность доктора к путешествию ещё вчера. Я понадеялся на его опыт, очевидно, зря. Стоило догадаться, что всё с самого начала пойдёт наперекосяк.

— Нет, в самом деле, док, вы и правда думали, что я пригоню вам фургон? — спросил я по дороге.

Я покачивался в седле, поглаживая Ниггера по чёрной гриве, Раттингтон шёл возле моего стремени.

— Или вы рассчитывали поехать вдвоём на одном коне? — спросил я, не дождавшись ответа.

— Я просто не подумал, — буркнул тот.

Понятно, почему все остальные отказывались с ним работать. Я уже и сам подумывал расторгнуть наше соглашение, но такие поступки вредят репутации. Раз уж мы с ним ударили по рукам, то к индейцам-навахо я его доставлю. Во всяком случае, приложу все усилия.

Ожидание вышло долгим и томительным. Солнце начало припекать уже к восьми утра, моя затея выйти с рассветом, чтобы хоть часть пути преодолеть, не обливаясь потом, пошла прахом.

Доктор купил себе подержанное седло, до блеска вытертое чьей-то задницей, купил достаточно крепкого мула, на которого мы сгрузили всю поклажу. Мою, в основном. У самого Раттингтона с собой имелся только саквояж.

— Что насчёт еды, док? — спросил я.

— Я думал, купим её по дороге? — пожал плечами он.

Я снова вздохнул, прикрывая лицо рукой.

— И где же? В Макдональдсе? — хмыкнул я.

Ладно, на границах с резервациями и в самом деле можно было найти торговые посты, но до них тоже надо добраться.

— Берите всё здесь и сейчас, — приказал я. — Сэкономите кучу денег.

Пришлось тратить время ещё и на это. Снова вернуться к северной дороге и выезду из города удалось только чуть раньше полудня. В самое пекло, мать его. Солнце уже жарило так, что рубашка прилипала к спине, мокрой от пота.

Можно было бы двигаться ночью и в сумерках, когда дневная жара сменяется приятной прохладой, но я не был уверен в том, что сумею выбрать верное направление ночью. Днём ещё ладно, держимся направления на запад и северо-запад по дорогам и тропкам, а вот ночью есть риск и заплутать ненароком.

Здесь, поблизости от Санта-Фе, на высоком плато, нас со всех сторон окружала прерия. Далеко на горизонте виднелась завёрнутая в туман цепочка Скалистых гор, нетронутой, девственной природе только ещё предстояло оказаться в цепких загребущих лапах европейской цивилизации. Прерию расчертят железными дорогами, ради которых придётся истребить стада бизонов, через пустыню потянутся прямые, как стрела, асфальтовые шоссе.

Мы же пока ехали по пыльной грунтовке. Я — верхом на чёрном жеребце, доктор Раттингтон восседал на Паприке, которой, казалось, абсолютно без разницы, кто сидит на ней верхом. Гнедая одинаково флегматично везла бы хоть чёрта лысого.

— Итак, что вы знаете о френологии, мистер Шульц? — спросил вдруг меня Раттингтон.

— Не интересно, спасибо, — хмуро ответил я.

— Тоже считаете её лженаукой, мистер Шульц? — обиженно спросил он. — Как эти напыщенные выскочки из Лондона?

— Я считаю, что измерение черепов может плохо кончиться, — сказал я.

— Вы согласны, что черепа представителей разных рас отличаются по строению и форме? — спросил он.

— Вы всё же втянули меня в обсуждение своей теории? Не надо, — сказал я.

— Точно так же нельзя отрицать различия в умственных способностях! Взять, к примеру, ниггеров… — Раттингтон меня даже не слушал.

Токовал, как на лекции в университете.

— Послушайте, мистер. Вот у меня под седлом идёт Ниггер. Можете высказать ему, что вы думаете об его умственных способностях. Сдаётся мне, он поумнее иного белого, — раздражённо перебил его я.

Доктор надулся как мышь на крупу, и мы, к моему облегчению, какое-то время ехали молча. Я во второй раз пожалел о том, что согласился на эту работу.

Разубеждать его я не собирался, пусть думает что хочет. Моё дело — проводить его до резервации навахо, а что там с ним будет дальше, меня не интересует. Вероятнее всего, индейцы его прогонят прочь, в худшем случае, просто прибьют. Тем лучше для мировой науки.

— А когда будет привал? — спросил он спустя какое-то время.

Мы ехали не больше часа, а он уже успел мне смертельно надоесть.