Разыскивается живым или мертвым

— Предполагаю, что нескоро, — ответил я.

Раттингтон поёрзал в седле.

— Мы что, будем ехать весь день? — спросил он.

— А вы как хотели? С кофе-брейком и вторым завтраком? — хмыкнул я.

— Нет, но… — пробормотал он.

— Мы же перекусили в городе, значит, едем, пока не начнутся сумерки, мы и так потеряли много времени, — сказал я.

Уж насколько я был хреновым наездником, Раттингтон смотрелся в седле ещё хуже. Даже неторопливая езда быстрым шагом его очень скоро утомила. Быстрее, чем я мог предположить.

— Мне нужен привал, — потребовал он уже через пятнадцать минут.

— Ну, если вы настаиваете, док, — произнёс я. — Тогда расположимся вон под тем деревцем.

Он настаивал. Казалось, близость грядущего отдыха его даже немного взбодрила, доктор заулыбался, подставляя солнцу бледные щёки. Ладно, я и сам не прочь был немного передохнуть. Правда, ехать до этого деревца пришлось ещё минут пять, и доктор весь извёлся, пока мы до него добрались.

Под деревом, которое оказалось молодым раскидистым дубком, нас ожидал сюрприз.

Труп мужчины, которому раскроили череп чем-то тяжёлым. Рану облепили жирные мухи, в воздухе висел тошнотворный запах мертвечины. Возле мертвеца лежал рыжий пёс, положив голову на передние лапы и жалобно поскуливая.

Я спрыгнул с лошади, на всякий случай хватаясь за револьвер, доктор Раттингтон остался в седле, прижимая к носу платочек. Пёс поднял на меня тоскливый взгляд.

— Похоже, придётся искать другое место для привала, мистер Шульц, — сказал доктор.

— Почему? — не понял я.

— Тут же… Мертвец, — сдавленно произнёс он.

— Мы его похороним. Думаю, если бы вам раскроили башку томагавком, вы бы тоже хотели, чтобы кто-нибудь предал ваше тело земле, — сказал я.

Меня мучила совесть за то, что я оставил своего друга на поживу стервятникам, пусть даже на моём месте так поступил бы каждый. Так что я взялся за лопату. Лестер Раттингтон при этом так и остался сидеть на Паприке.

Стоило мне только сделать шаг в сторону мертвеца, как пёс глухо зарычал.

— Но-но, тише, дружок, чего ты? — ласково забормотал я.

Пришлось вернуться к седельным сумкам и достать оттуда немного вяленой говядины. Я бросил её так и не прервавшему караул пёсику, тот облизнулся, посмотрел голодными глазами на мясо… И не двинулся с места.

— Да ты охранник, получается? Дрессированный? Как тебя зовут? Кто тут хороший пёс? — спросил я.

— Пристрелите собаку, и делу край, — посоветовал Раттингтон с высоты седла.

— Я скорее пристрелю вас, доктор, — холодно произнёс я.

Собака, похоже, поняла, что угрозы от меня не исходит, и что я не намерен как-то вредить её хозяину, но смотрела пока не очень дружелюбно. Больше она косилась на мясо, лежащее почти у самой её морды.

Я начал копать могилу, неглубокую, едва ли на два штыка вглубь. Доктор Раттингтон тем временем слез с лошади и ходил вокруг дубка с максимально недовольным лицом, заложив руки за спину.

— Если нечем заняться — можете развести костёр, док, — не отрываясь от работы, сказал я.

Копал я быстро, всё-таки за свою жизнь переместил в пространстве сотни кубометров грунта, и мог бы устроить всё самостоятельно, но видеть бездельничающего доктора мне не нравилось.

— У меня нет спичек, мистер Шульц, — процедил он таким тоном, будто это занятие не для уважаемых джентльменов типа него, а для плебеев типа меня.

Да, в пионеры его бы не взяли.

Очень скоро могила была готова, оставалось только переместить в неё труп. Рыжий пёс продолжал ждать возле тела, как Кащей, чахнущий над златом. На меня он уже не ворчал, а вот на доктора косился подозрительно, как старый чекист на потенциального врага народа.

— Ну всё, дружок, твой дозор окончен, беги, — сказал я.

Пёс отошёл на несколько шагов и улёгся снова, то ли не желая расставаться с хозяином, то ли просто выжидая, когда можно будет сожрать подачку. Я взял мертвеца за ноги и поволок в могилу. Можно было бы попросить Раттингтона помочь, но я заранее знал, что это дохлый номер.

Я уложил мертвеца в могилу, выбрался наверх, взглянул на него, понимая, что далеко не каждый стал бы вот так тратить время на похороны посреди прерии. Ему, можно сказать, повезло.

— Не знаю кем ты был, парень, но, надеюсь, хорошим человеком. Вряд ли собака так сторожила бы плохого человека. Покойся с миром, — тихо сказал я.

Пёс вновь заскулил, явно понимая, что происходит, а я принялся забрасывать могилу землёй. Раттингтон сидел под деревом, натянув на лицо свою охотничью кепку.

Из двух палок, валявшихся неподалёку, я соорудил простой крест, увенчавший безымянную могилку. И только после этого пёс позволил себе наброситься на еду. Я дал ему ещё, перекусил немного сам.

— Док, пора ехать, — сказал я. — Вы, кажется, отдохнули.

— Вы даже не присели, мистер Шульц! Это разве привал? — удивился он.

— Так мне он и не требовался, — пожал плечами я.

— Я думал, мы разведём костёр, сварим себе чего-нибудь на обед… — пробормотал он.

— Потом приляжем покемарить, а обед плавно перейдёт в ужин? — насмешливо спросил я. — Даже интересно, как вы путешествовали раньше, док.

— Так далеко на запад я ещё не забирался, — сказал он.

— На что только не пойдёшь ради науки, — не скрывая сарказма, произнёс я, но доктор сарказма не понял.

— Совершенно верно, мистер Шульц, — сказал он.

Мы снова забрались в сёдла и поехали на запад. Пёс после некоторых раздумий побежал следом за нами.

— Глядите, псина эта ещё увязалась, — сказал доктор. — Зря вы ей дали еды, теперь она не отвяжется.

— Пёс! Беги домой! — я крикнул и махнул рукой в сторону Санта-Фе. — Кыш! Иди домой, мальчик!

Само собой, он меня не послушался. Продолжил бежать как ни в чём не бывало, стараясь держаться подальше от конских копыт. Прогонять его бесполезно, я понял.

— Надо было его там привязать, — сказал доктор.

— Вот взяли бы и привязали, — хмыкнул я.

— Он же меня не подпустит к себе, — удивился Раттингтон.

— Ну, значит, и всё, — отрезал я.

Путешествовать в компании доктора Раттингтона оказалось гораздо более утомительно, чем я предполагал изначально, он болтал не замолкая, реагировал на любой внешний раздражитель и изменение пейзажа, которое мог уловить подслеповатыми глазами, комментировал всё происходящее вокруг и неизменно сводил всё к френологии, измерению черепов и оголтелому, махровому расизму. Сколько бы я не пытался заставить его умолкнуть, ничего не помогало. Оставались только физическое воздействие и кляп, но я решил эти методы пока приберечь на крайний случай, если станет совсем невмоготу.