Река голубого пламени
Шрифт:
— Здравствуй, девочка. Очень симпатичная машина, правда? «Магна-Джет Адмирал», самая современная. Мясо в ней никогда не касается решетки. Хочешь купить такую для папочки?
— Мне пора идти, — сказала она и направилась к маме.
— И тебе всего хорошего, — сказал продавец.
Кристабель крутила педали изо всех сил. Она знала, что у нее мало времени. Маме Кристабель сказала, что ей надо полить свое дерево после школы, и мама разрешила, но дома надо было быть уже в 15.30.
Все ученики в классе мисс Кэрман посадили деревья в Саду Китайской Дружбы. Правда, пока это были еще не деревья, а зеленые прутики
Она ехала так быстро, что шины велосипеда даже жужжали. На каждом перекрестке Кристабель смотрела по сторонам — но не потому, что высматривала машины, как ее учили родители (хотя и машины тоже), а потому что хотела убедиться, что поблизости нет того ужасного мальчишки. Он велел приносить еду, и она несколько раз приносила ему фрукты или немного печенья и дважды свой школьный завтрак, но не могла каждый день ходить к цементным домикам, иначе мама начала бы задавать много вопросов, поэтому Кристабель не сомневалась, что однажды мальчишка влезет к ней в окно и сделает что-то плохое. Ей даже снились кошмары о том, как он натирает ее грязью, а потом папа с мамой перестают ее узнавать и не пускают в дом, и ей приходится жить на улице, в холоде и темноте.
Когда она доехала до цементных домиков, на «выдромирских» часах было уже три минуты после 15.00. Она оставила велосипед в другом месте, у стены подальше от домиков, потом прокралась через рощицу, чтобы подойти в дому мистера Селларса с другой стороны. И хотя, когда она снова взглянула на часы, принц Пикапик держал между лапками 15.09, она через каждые несколько шагов останавливалась и прислушивалась. Кристабель уже три дня не приносила этому Чо-Чо никакой еды и надеялась, что он сейчас где-нибудь далеко отсюда и ищет что-нибудь поесть, но все равно оглядывалась — а вдруг мальчишка прячется за деревьями?
Поскольку она не увидела его и не услышала ничего, кроме птиц, девочка подошла к восьмому цементному домику, тщательно их отсчитав, как делала всегда. Она открыла дверь и сразу закрыла ее за собой, хотя темнота пугала Кристабель не меньше, чем сны о грязном оборвыше. Она так долго не могла нашарить ручку внутренней двери, что едва не заплакала, но тут дверь неожиданно распахнулась, а в проем скользнул луч красного света.
— Кристабель? Это ты, моя дорогая. Ты опоздала — я уже начал за тебя волноваться.
Мистер Селларс сидел в кресле у подножия металлической лестницы, держа в руке маленький квадратный фонарик. Выглядел он таким же, как и всегда: длинная тощая шея, кожа в шрамах от ожогов, большие добрые глаза. Кристабель заплакала.
— Малышка Кристабель, что с тобой? Почему ты плачешь, солнышко? Спускайся сюда, поговори со мной. — Он протянул дрожащие руки, чтобы помочь ей спуститься по лестнице. Девочка обняла старика и, ощутив под одеждой его худое, как скелет, тело, заплакала еще сильнее. Старик гладил ее по голове и все повторял: — Успокойся, успокойся.
Перестав наконец плакать, Кристабель отдышалась и вытерла нос.
— Простите меня, — пробормотала она. — Это я во всем виновата.
— В чем, мой юный друг? — очень мягко спросил мистер Селларс. — Ну что ты могла натворить
такого, что стоило бы таких страданий?— Ага, дурочка! Ну-ка, что тут у тебя?
Кристабель подпрыгнула и взвизгнула. Задрав голову, она увидала наверху, возле лестницы, стоящего на коленях мальчишку, и это зрелище ее так напугало, что она описалась, как младенец.
— Quen es, этот старый урод? — спросил он. — Выкладывай, mija, кто он такой?
Кристабель не могла говорить. Ее кошмары сбылись наяву. Она ощутила, как по ноге стекает теплая струйка, и снова заплакала. У мальчишки тоже был фонарик, и он принялся шарить лучом по мистеру Селларсу, который уставился на мальчишку, открыв рот и слегка пошевеливая челюстью, но так и не произнося ни слова.
— Ладно, не важно, muchita, — продолжил мальчишка. Он что-то держал в другой руке, что-то острое. — No importa, усекла? Сейчас я тебя убью. Зарежу.
— Разумеется, я понимаю, что такое меры предосторожности, — сказал мистер Фредерикс. Он вытянул руки, глядя на зеленый хирургический халат, который его заставили надеть, — Но я и сейчас считаю, что это уже слишком. — Джалил Фредерикс был крупным мужчиной, и когда по его смуглому лицу перемещалась нахмуренность, это напоминало фронт плохой погоды в метеопрогнозе.
Катур Рэмси изобразил противоположное выражение — заботливость. Фредериксы не принадлежали к числу его важнейших клиентов, но были близки к этому и достаточно молоды, чтобы рассчитывать на годы хорошего бизнеса.
— В сущности это почти не отличается от того, через что нам пришлось пройти, чтобы навестить Саломею, — сказал он. — Просто во всех госпиталях соблюдают осторожность.
Фредерикс снова нахмурился — вероятно, услышав полное имя дочери. Заметив это, его жена Энрика улыбнулась и покачала головой, словно увидев своенравного ребенка, только что вывалившего еду из тарелки на скатерть.
— Что ж, — произнесла она, и на этом, похоже, ее вдохновение кончилось. — Кстати, где же они, в конце концов?
— Они позвонили и предупредили, что опоздают на несколько минут, — быстро ответил Рэмси, гадая, почему ведет себя так, словно является посредником встречи на высшем уровне. — Я уверен, что…
Дверь комнаты распахнулась, вошли двое — тоже в больничных халатах.
— Извините за опоздание, — сказала женщина. Рэмси решил, что она красивая, но сразу подумал, что из-за темных кругов вокруг глаз и нерешительного поведения выглядит так, словно прошла через ад. У ее худощавого бородатого мужа явно не было той хорошей генетической форы, которая имелась у жены, и он выглядел просто до предела вымотанным и жалким.
— Я Вивьен Феннис, — продолжила женщина, отбросив упавшую на лицо прядь и протянув руку миссис Фредерикс, — А это мой муж Конрад Гардинер. Мы вам очень признательны за то, что вы приехали.
Когда все, включая Рэмси, пожали друг другу руки и Гардинеры (Вивьен настояла, чтобы их так называли для краткости) уселись, Джалил Фредерикс остался стоять.
— Я и сейчас не понимаю, зачем мы здесь. — Он сделал нетерпеливый жест в сторону жены, прежде чем та смогла что-либо сказать, — Я знаю, что ваш сын и наша дочь дружили и что с ним… с Орландо… случилось нечто похожее. Но вот чего я не понимаю, так это для чего мы здесь. Что здесь такого, о чем нельзя было договориться по Сети?