Река времен. Жребий брошен
Шрифт:
Тьфу! Ну вот опять! И повоевать тут как следует не получается! Нет, все-таки надо бы с этим что-то поделать! Мои мысли – мои скакуны, все что угодно развалят дотла…
– Харч получай, – пронеслось по окопу. Ходом сообщения не спеша двигались двое с судками за спиной.
Котелок у меня в вещмешке. А жрать-то, между прочим, охота, да еще как! В этой реальности жратва – это жизнь.
Развязал горло «сидора» и вытащил оттуда закопченный котелок с деревянной ложкой внутри и помятую алюминиевую кружку и как раз к подходу Мурунова и Корякина подполз по отнорку хода сообщения к общей траншее, получив от них два куска хлеба, половник гороховой каши и кружку чуть теплого чая. Можно немного подкрепиться. А вот, кстати, интересный вопрос. Как же это мы едим здесь, в прошлом? Это результат
Впрочем, опять отвлекаюсь. Никак не могу переключиться на ту действительность, в которой нахожусь! Все тут кажется каким-то нереальным. Даже фальшивым. Чем-то вроде участия в съемках кино. Сегодня я заведомо спокоен тем, что останусь живым и невредимым. И все время жду появления на поле чего-то вроде съемочной группы с режиссером и оператором.
Наш взвод прикрывает со стороны реки противотанковый расчет восьмидесятипятимиллиметровой зенитки подольских курсантов. Мое отделение расположилось на косогоре – позади линии водораздела, чуть правее проселочной дороги, идущей от брода на реке к Варшавскому шоссе. Второе отделение с взводным станкачом – позади и немного левее нас. Третье – еще левее, в придорожной канаве у шоссе. Второй взвод стоит южнее нас, третий – позади, где-то на уровне пушки. У курсантов хорошая пушка тридцать девятого года. А сегодня должны прибыть на усиление еще две сорокапятки, и где-то в лесу, по слухам, находятся две роты наших танков, а на подходе – рота средних. Сила немалая.
Наш взводный – пацан двадцать первого года рождения, недавний школьник, лишь месяц назад спешно выпущенный из Подольского училища, только не артиллерийского, а общевойскового. До трети бойцов взвода имеет боевой опыт, но он у всех разный. У меня, то есть моего реципиента, опыт состоит только в перестрелке с немецкой пехотой на большой дальности. Знаю, что до прочистки мозгов с моей помощью он панически боялся немецких пулеметов. Да и пушек тоже… И самолетов… Да что там – получается, что всего боялся! И хоть танков еще не видел, но точно боялся и их, авансом. Такая вот диспозиция!
А я – боюсь их или нет? Наверное, нет. Точнее, бояться-то боюсь, но страх свой обуздывать умею. Гарантированно. Уже умирал в своем прошлом, хотя тут оно – будущее. Да и исход того боя знаю хорошо. Хотя нет. Знаю его все же не совсем. Что толку, если сам останусь жив и здоров, а вот реципиент мой шмякнется по полной – он вполне себе способен протянуть ноги. Это будет означать провал всей сегодняшней миссии. Так что поберечься мне, очевидно, придется.
Полностью разваренный недосоленный горох с легким запахом сала вползал в глотку, почти не насыщая! Вообще-то между боями, как правило, дико хочется есть. Есть все, что съедобно, но почему-то сегодня каша из горохового концентрата, даже заправленная, судя по всему, свиными шкурками, совершенно не прельщает. Словно пихаю в рот жеваную бумагу. Башка забита всяческой ерундой. Никак не могу сосредоточиться на предстоящем бое. В прошлый раз сам реципиент, не осознавая того, много чем помогал (и помог) мне. Но сегодня его мысли – какие-то слабо вспыхивающие на фоне моих, лишь время от времени противно фонят. Сегодня явно рулит мой мозг! Я уже не уверен: хорошо ли все закончится?
Кстати, а сколько сейчас времени? Никогда не думал, что часы – такое простое устройство – были дефицитом в то время. Только у пятерых из нашего взвода есть часы. У командира, его заместителя – сержанта Дробыша, пулеметчика Хусаинова и двух «комодов» [46] . А у моего реципиента часов нет, они являются лишь предметом его грез и вожделений.
Принятая пища, несмотря на почти полное отсутствие вкуса, расслабила. Вновь клонило ко сну. Чтобы как-то занять время, достал складную трофейную лопатку (которую нашел у обочины
дороги) и, откинув железяку в рабочее положение, принялся подправлять ячейку, аккуратно углубляя соединительный ход сообщения, отбрасывая землю по сторонам. Почва тут песчаная, копается легко.46
«Комод» (жарг.) – сокращ. от ком. отд. – командир отделения.
Судя по всему – немчики, того и гляди, попрут на нас. Они точно знают о нашем присутствии, но, судя по прежней попытке визита сюда, не принимают нас в расчет, надеясь на скорость своего передвижения, слаженность действий и высокую огневую мощь. Да, против нас в этой реальности – это сильное оружие.
Закончив с ходом сообщения, затеял ниши для своей карманной артиллерии, то бишь гранат, когда сзади меня окликнули. Пришли «орлы» из боепитания…
Хм… Странно. В прошлый раз они приползли уже после начала боя. Аккурат, когда пушка замолчала. Неужели получившаяся сегодня реальность сильно изменилась? Не ожидал. Может, и фрицы сегодня не полезут? Где бы поглядеть, сколько сейчас времени?
Затарился патронами по полной программе. Полста штук. Все от пулемета ШКАС, со стальной гильзой. С тяжелой и бронебойно-зажигательной пулей. Немного трассирующих. «Светка» будет довольна. Да и я тоже. Помимо патронов мне перепали еще две «эргэдэшки» и две бутылки с нефосом и зажигательными ампулами.
– Живем!
Насвистывая так кстати всплывшую в памяти «Марсельезу», я начал углублять норку под бруствером, которая будет полезной в случае дождя, а также и при артобстреле.
И все-таки, что с фрицами? Где они, мать их? У меня в восемнадцать ноль-ноль заканчивается экскурс в прошлое. А сейчас, пожалуй, уже перевалило за полдень.
– Кулебякин! – раздался голос из-за поворота хода сообщения.
Вот ведь дурында – так орать, когда того и гляди, фрицы полезут! Дался ему этот Кулебякин!
– Тимофей, спишь, что ли? – опять надрывался тот же голос.
Ешь твою медь, так ведь он же меня кличет, не иначе. А я – ни сном ни духом…
– Че надо? – сам того не ожидая, даже как-то злобно отозвался я.
– Не спи, немца проспишь! – Сзади показалось рябое лицо.
– Да не сплю, окоп поправляю.
– Делать тебе нечего, что ли?
– Ну да, нечего.
– У тя курить есть?
– Есть!
– Поделись!
– Идь сюда!
– Ща. – Лицо выползло в отрезок хода сообщения, что соединял мою ячейку с траншеей, и превратилось в Семена Викулова – здоровенного парня из Уфы. – Давай. – Он лег на бок и протянул руку с обрывком газетки в ней.
– Сыпь сам, – не глядя, протягиваю ему свой кожаный кисет, предмет зависти многих курящих собратьев по оружию.
– Что-то ты седня какой-то щедрый, – миролюбиво пробурчал Семен и свернул самокрутку толщиной в мизинец. – Иль думаешь, что амба тебе в этом бою будет? Тогда лучше я сразу весь табак у тя заберу.
– Это уж как Ему угодно, – показал я глазами в небо.
– А ты что, верующий, что ли?
– Всякий на этой войне верующим делается. Дед говорил, что тот никогда не молился, кто в окопах не сидел.
– Эт точно! Как думаешь, пойдут они сегодня аль нет?
– А это уж как им вздумается. Мож, пойдут, а мож, и нет.
– Да скорее бы уж. Мочи уже нет сидеть тут и ждать у моря погоды.
Откуда-то из-за леса донесся негромкий раскатистый звук выстрела.
– Опа! Неужто секрет наш о себе знать дает? Пойду-ка я к себе!
Семен торопливо уполз на карачках назад по ходу сообщения и вправо по траншее. Но не успела еще осесть пыль, поднятая им, как из-за леса опять донеслись отзвуки пальбы, в которой угадывались одиночные винтовочные хлопки, пулеметные очереди и короткие ухания пушек небольшого калибра.
– Приготовиться к бою! – понеслось вдоль траншеи.
Приподнимаюсь над бруствером и смотрю туда, назад-налево, где стояла пушка подольских курсантов. Замаскировались на «отлично», не сразу их и заметил. Оттянул назад затвор «светки», вбил в магазин вторую обойму и дослал верхний патрон в патронник.