Реквием патриотам

Дзюбей попытался атаковать прямо с земли, но слепец, растянув губы в хитрой улыбке, слегка повернул клинок - и в глаза наемнику ударил ослепительный солнечный свет, отраженный от стали. Вскрикнув, ослепленный Дзюбей рухнул обратно, ожидая последнего сокрушительного удара.

– Вот видишь, - усмехнулся Мудзюро, прежде чем ударить, - слепота иногда дает некоторые преимущества.

Он ударил сверху вниз, однако клинок его катаны со звоном отразился от другого. Это был танто, который сжимала в руках Кагэро, - даже слепец не смог бы услышать, как движется ниндзя провинции Ига.

Не слышавший ни слов Мудзюро, ни звона стали, Дзюбей открыл глаза и откатился в сторону. Солнечный свет уже не бил в глаза и он увидел Кагэро и Мудзюро, замерших друг напротив друга, скрестив клинки.

– Зачем?
– спросил он, прыгая вперед, наперерез делающему ловкий финт слепцу.
– Зачем ты пришла?

Понимая, что Дзюбей ее не услышит, Кагэро промолчала и лишь сильней налегла на вражий клинок, стараясь всем весом заблокировать его как можно надежнее, по крайней мере, до тех пор, как Дзюбей не подберется к нему на расстояние удара. Обмануть этим Мудзюро, естественно, не удалось. Он был сильнее Кагэро и легко рванул обе руки вверх, рукоятью катаны выбивая у нее танто, вонзившийся в ствол бамбука и крепко засевший в нем. Сама ниндзя рухнула на землю, примерно туда же где лежал Дзюбей.

– Прочь!
– прокричал наемник, делая молниеносный выпад в живот, хоть и не сомневался в результате.

Мудзюро увернулся и обрушил на Дзюбея свою катану. Не чувствовавший боли в раненной ноге наемник крутнулся и ударил противника в грудь ребром стопы. Не ожидавший такого поворота событий Мудзюро отлетел на несколько шагов, врезавшись спиной в плотный строй бамбуковых стволов. Дзюбей перехватил катану поудобнее и атаковал, Мудзюро как-то неловко заблокировал выпад и даже не попытался контратаковать. Дело в том, что стволы бамбука отчаянно трещали под весом тела слепого фехтовальщика, полностью дезориентируя его. Однако Дзюбей этого не понял, а Мудзюро пришел в себя очень быстро.

Он толкнул корпусом подобравшегося слишком близко Дзюбея и опустил ему на голову рукоять катаны. Наемник покачнулся, в голове его словно забил набат, затылок заломило, он отступил на шаг назад, раненная нога подломилась и он рухнул вновь. Благо, так не сумевшая освободить танто Кагэро последовала совету наемника и убралась подальше от места схватки. Именно этот танто и сыграл роковую роль в жизни непревзойденного слепого фехтовальщика Утуцу Мудзюро.

На сей раз он был полностью уверен в успехе своей контратаки. Он не стал разговаривать и молниеносным ударом решил покончить с Кириямой Дзюбеем. И вновь вместо хруста плоти и треска костей он услышал звон стали. По зловещей иронии злодейки-судьбы клинок его катаны еще раз наткнулся на танто, оставленный Кагэро в стволе бамбука. Дзюбей действовал без каких-либо промедлений и сомнений. Рванувшись всем телом, он вонзил свою катану под грудную клетку Мудзюро, слегка повернув ее в сторону, так чтобы пронзить сердце. Клинок вошел в тело врага по самую цубу и лица противников оказались очень близко друг к другу.

– Глаза не заменит ничто, - прошептал Дзюбей на ухо Мудзюро, вырывая катану одним быстрым движением.

– Что привело тебя в ряды патриотов?
– спросил я Кэнсина.

Мы сидели в одном из домов (не в том, что облюбовали себе Гемма и Юримару) и развлекались беседой. Делать было совершенно нечего. Я было хотел потренироваться с Кэнсином в фехтовании палашом против катаны, но поглядев на ежеутренний комплекс упражнений, который он исполнял, я решил и не заикаться о спарринге. Быть может, я и не такой уж плохой боец, но против этого мальчишки у меня нет ни малейших шансов на победу.

– Этот вопрос уже задавал мне Чоушу Ёсио-доно, - ответил Кэнсин, - и я сказал ему - я сражаюсь, чтобы защищать людей. Не только от разбойников и убийц, но и от правительства Токугавы. Сегун считает людей скотом, на котором можно ездить, пахать и при этом почти не кормить, его правительство развращено и продажно, чиновники купаются в роскоши, забыв о чести и самой тривиальной порядочности.

– Хорошие слова, - мрачно усмехнулся я, - но я был во многих странах и лишь недавно вернулся домой. Скажу тебе, почти везде с народом никто не считается, а правители и их самураи - там зовут рыцарями или просто дворянами - либо купаются в роскоши, живя за счет простых людей, либо зарабатывают деньги на дорогах, грабя и убивая. Мы замкнулись на своих островах, крича или думая втихомолку о своей избранности, а на самом-то деле ничем мы не отличаемся от людей с материка. По большому счету.

– Я и не хочу, чтобы мы стали такими, как люди с материка, - горячо возразил юноша.
– Мы должны стать лучше, и нас теперешних, и людей с материка.

– Я не к тому, что мы станем такими, как уроженцы материка. Я говорил о том, что все люди одинаковы - где бы они ни родились. Такова наша природа. Сильные всегда живут за счет слабых, как среди зверей, так и среди людей.

– Мы не звери!
– воскликнул Кэнсин.
– У нас есть законы, ограничивающие силу и власть самураев, не дающие им заниматься разбоем и убийства крестьян.

– Они, между прочим, были по большей части введены Токугавой Иэясу, - заметил я.
– И, вообще, многие ли из них соблюдаются. Ронины - а иногда и самураи, по негласному приказу своих дайме - занимаются разбоем на дорогах, совершают набеги на владения других и это не смотря на очень жестокие наказания, что сулят законы. Ты считаешь, что все в одночасье изменится, стоит нам только скинуть Токугаву Ёсинобу?

Кэнсин опустил глаза и долго смотрел в пол, после - на меня. Я молчал, ожидая его ответа.

– Вы не верите, что хоть что-нибудь изменится после смены власти, Кэндзи-доно, - произнес наконец юноша.
– Тогда можно вернуть вам вопрос, с которого мы начали разговор.

– Я - самурай клана Чоушу и служу ему, как должно, - ответил я.
– Я, и вправду, не слишком-то верю в грядущие изменения, но я надеюсь. Очень долго надежда была моим единственным спасением. Например, когда я жил в клетке в имении одного богатого лорда.

– В клетке?
– не понял Кэнсин.
– То есть, в тюрьме?

– Нет, именно в клетке, - еще мрачнее, чем обычно, усмехнулся я.
– Меня приняли за некое экзотическое животное, вроде обезьяны, и поместили в клетку для всеобщего обозрения.

– Это...
– у Кэнсина, похоже, не хватало слов, чтобы выразить свое возмущение.
– Это же - безумие какое-то. Как люди могут быть способны на такое?

– Ты и сам, думаю, знаешь, что люди способны и не на такое.

По враз помрачневшему лицу юноши я понял - да, знает. Я похлопал его по плечу и сказал:

– У тебя есть идеалы, Кэнсин-доно, сохрани их.
– Я подмигнул ему.
– С ними проще жить, чем без них, поверь мне.

Глава 4.

Кагэро вложила в ухо Дзюбей кусок корпии. От сидения под водой у него вновь начали кровоточить уши и он оглох напрочь. Никотин ворчал, что так можно оглохнуть окончательно и на всю жизнь, Дзюбей делал вид, что не читает по его губам или намерено отворачивался, стоило тому заговорить. До Сата оставалось всего несколько часов ходу, однако их еще надо пройти, а памятуя о женщине с порохом и ниндзя, виртуозно скрывающемся в тенях, сделать это будет не так и просто.