Ренни

Даже такие люди, как я и Ренни, которые создали нашу жизнь, выясняя, почему люди такие, какие они есть, которые понимали человеческую слабость, которые знали, как взять эти предрасположенности и использовать их против людей или использовать их, чтобы попытаться помочь людям понять их тоже.

Мы все еще были пойманы в своих собственных кругах.

— Видишь, теперь ты кое-что знаешь обо мне, — сказала я, снова отворачиваясь к супу, зная, что не хочу с ним связываться, и помешивая его, чтобы отвлечься.

— Так что же ты о нем узнала? — спросил он, снова весь в легком обаянии, прислонившись к столу с другой стороны плиты.

Я вздохнула и повернула к нему голову. — Тебе позволено иметь свои мрачные настроения, Ренни. И мне позволено обижаться на то, что ты сказал, когда был в одном из них.

— Милая… — сказал он, и глаза его стали немного грустными, и я поняла, что мне не нравится этот взгляд, но это тоже ничего не изменило.

— Нет, — сказала я, качая головой. — Я понимаю, что ты, возможно, ничего не можешь с этим по делать, Ренни, но это не делает твое поведение нормальным. Я знаю, что ты можешь выключить его, как выключатель, но я так не работаю.

— Так ты хочешь сказать… — осторожно подсказал он. Волнуясь, он волновался.

Может, это и к лучшему.

— Я говорю, что тебе нужно уйти и оставить меня в покое, и я поговорю с тобой снова, когда захочу поговорить с тобой.

— Мина, я не хотел…

— Очень жаль, — оборвала я его. — Ты не можешь получить то, что хочешь, когда хочешь этого все время. И прямо сейчас ты не получишь моего прощения. В конце концов ты его получишь. Когда я буду готова. До тех пор было бы желательно держаться подальше.

Я сказала это.

Мне даже показалось, что я сказала это серьезно.

Но последнее, чего я действительно хотела это держаться подальше.

На самом деле, странная, заметная часть меня хотела подойти к нему, прижаться к его груди и почувствовать, как его руки обнимают меня.

Но это не сработает.

Потому что, если у нас с ним все будет развиваться так, как сейчас, несмотря на мое лучшее суждение, тогда должны быть основные правила и должно быть понимание того, что приемлемо, а что нет. Тогда должны быть последствия для действий за пределами этих границ.

Если бы я сдалась, если бы я простила его, как будто это не имело большого значения из-за чего-то незначительного, как противостояние, которое у нас только что было, тогда это дало бы ему разрешение продолжать делать это, позволить этому обостриться.

И это было не в порядке вещей.

Поэтому, как бы мне ни казалось, что я задыхаюсь от собственного языка, когда я это сказала, я выдавила из себя слова.

Ренни наблюдал за мной в течение долгой минуты, ища трещину, в которую он мог бы вонзиться и использовать, чтобы ослабить мой гнев.

Но он ничего не нашел.

Поэтому он кивнул, и глаза его стали еще печальнее. И его тон, когда он заговорил, был почти побежденным. — Все что захочешь, милая.

С этими словами он ушел.

И я пыталась убедить себя, что именно этого я и хотела.

Глава 9

Мина

Я рано легла спать.

Но только в буквальном смысле.

Я вошла в комнату и рано забралась в постель.

Я не спала.

Конечно, я этого не сделала. Потому что после того, как Ренни ушел, а Лазарус вернулся на кухню и заявил, что я не испортила Суп из Кухонной Раковины, мы позвали всех на ужин, и все разнесли свои миски по разным местам, чтобы поесть.

Ренни уважал мои желания. Он взял свою миску и сел с Ривом и Лазарусом на диван, смотря какое-то шоу по выживанию по телевизору, и у всех было твердое мнение о методах выживания, используемых участниками.

Я сидела с Сайрусом, который, как и следовало ожидать, был легким собеседником. Он все говорил и говорил о новой кофейне, о том, что она где-то рядом, и о «сумасшедших цыпочках», которым она принадлежала. Он рассказал мне несколько историй о том, как рос в лагере Приспешников, хотя, в отличие от матерей Рейна, Кэша и Волка, мать Сайруса и Рива старалась держать их как можно дальше от этого места. Из того, что я слышала о том, как отец Рейна управлял делами в свое время, я не винила ее. И как только ее муж ушел, она увезла их так далеко, как только смогла.

— Почему вы, ребята, не вернулись в лагерь раньше? — спросила я, взяв последнюю ложку супа и решив, что это мой любимый рецепт. И я даже была почти уверена, что смогу сделать это снова.

— Ну, ты же знаешь, как это бывает. Рив съехал, когда ему было восемнадцать, снял квартиру, начал учиться и работать. Как только я повзрослел, я просто появился у его двери. Мы были молоды, и нам нравилась независимость и отсутствие правил. Наша мама была настоящим тираном. У нас был десятичасовой комендантский час даже в пятницу вечером в выпускном классе. Мы просто развлекались. Время от времени мы встречались с ребятами и говорили о «может быть, когда-нибудь», но это никогда не казалось правильным.

— Но кажется сейчас? Когда есть реальная опасность? И когда, во всех смыслах и целях, у вас, ребята, будет хорошая, свободная от преступности жизнь?

Это было ненормально для взрослых мужчин с приличной работой, которые выросли с сильной и законопослушной матерью, чтобы просто внезапно решить стать торговцами оружием.

— Наша маленькая сестренка только что уехала сама около года назад, так что нам больше не нужно было беспокоиться о ней. Это просто показалось знаком, понимаешь? И мы провели некоторую информацию и выяснили, что у Рейна случилось дерьмо и все перевернулось на голову. Решили, что сейчас или никогда. Что-то вроде предсмертного списка, я думаю? Кроме того, я работаю в чертовом кафе. Не то чтобы я от многого отказываюсь, становясь здесь проспектом.

— У вас, ребята, есть сестра? — спросила я, удивленная, что впервые слышу об этом.

— Да, Васп она младшая…

— Васп? — Я прервала его, улыбаясь. Конечно, Рив и Сайрус не были обычными именами, но они тоже не были необычными (прим. перев.: Wasp — оса).

— Прозвище, — объяснил он. — Она чертовка. Моя мама однажды сказала ей, что она вела себя как пчелиная матка, а она возразила и сказала, что она не пчела, потому что пчелы умирают после того, как ужалили тебя, и что вместо этого она была осой, потому что они просто продолжали жалить всех, кого хотели. Оно просто прицепилось.

— Это звучит как характеристика.

— Да, она пошла в папашу раньше, чем мы.

— В смысле?

— Это означает, что она купила себе гребаный переделанный школьный автобус с несколькими подружками, и она гоняет как гребаный преступник по всей стране. Она, вероятно, когда-нибудь заглянет, когда узнает, что мы наконец-то стали проспектами. Она поощряла это с тех пор, как мы были подростками, сказала, что, если бы это не было сексистским местом, она бы сама себя приняла. Она этого тоже хотела. И ее задница попала бы внутрь. Странным образом, она будет гордиться нами.