Ренни

Я просто прореживала стадо, отбирала овец.

Они нанесут последний, сокрушительный удар.

Я открыла дверь, суставы ныли от бездействия, и спустилась вниз, включив свет от аккумуляторов и закрыла дверь.

Я не была поклонником маленьких, темных подземных помещений, но когда дело доходило до таких опасных вещей, как ингредиенты хорошей бомбы, было разумно с точки зрения безопасности находиться как можно дальше под землей, чтобы предотвратить любой сопутствующий ущерб, если что-то пойдет не так.

Но ничего не должно было пойти не так.

Я могла бы соорудить бомбу во сне, я так долго возилась с ними.

В шоу и фильмах всегда недооценивают, сколько времени требуется, чтобы сделать бомбу. Они усаживают парня за стол, заставляют его сложить несколько трубок вместе и засыпать в них немного порошка, и все готово.

По правде говоря, это был долгий, утомительный, кропотливый процесс, который вам нужно было сделать абсолютно совершенным, или у вас получится бомба, которая не взорвется или взорвется только частично. У вас есть только один шанс сделать это, поэтому вам нужно сделать это правильно.

Поэтому, пока я была в нетерпении и хотела разобраться с делами, я глубоко вздохнула, собрала все рабочие детали от секундомера до нитрата аммония, села за стол и медленно принялась за работу.

Несколько часов спустя я откинулась на спинку стула, снимая напряжение с шеи и плеч. Это было, наверное, самое долгое время, когда я не испытывала тошноты от беспокойства о Волке с тех пор, как пули вонзились в его тело.

Даже вспомнив об этом, даже просто увидев быструю вспышку в моем сознании, я должна встать и двигаться, я должна попытаться сделать медленные, глубокие вдохи.

Ничто никогда не могло сравниться с этим моментом.

Я многое пережила, отвратительное, ужасное время, проведенное с Лексом, но Волк был тем, кто, наконец, снова показал мне хорошую сторону жизни. Он помог мне уснуть. Он вернул меня к жизни. И стоять рядом с ним, все еще улыбаясь, потому что он наконец-то был дома, и слышать, как врезаются пули, чувствовать, как он толкает меня своим твердым телом, смотреть, как он падает, как кровь расцветает из отверстий в его теле, как он медленно теряет сознание…

Я чувствовала себя опустошенной.

Мне показалось, что кто-то залез мне в грудь и вырвал сердце из грудной клетки.

Мне казалось, что мой мир рухнул вокруг меня.

Я чувствовала себя по-настоящему и совершенно опустошенной.

До этого момента я даже не понимала значения этого слова.

Я просто… потеряла его.

Черт, я была почти уверена, что все еще теряю.

Но, по крайней мере, я больше не была бесполезной. Волк был не из тех мужчин, которые хотели бы, чтобы я была у его постели, ухаживала за ним, как за ребенком. Он бы предпочел, чтобы я занималась этим дерьмом, добивалась справедливости, защищала его народ. То, что от них осталось.

Я даже не хотела думать о том, чтобы рассказать ему, что произошло с тех пор, как в него стреляли, сколько людей ему придется оплакивать, пока он выздоровеет.

Но если я могу, по крайней мере, помочь устранить угрозу, я надеялась, что это означало бы, что он успокоится и даст своему телу время исцелиться. Если бы он проснулся, когда все еще было сумасшедшим, я могла бы увидеть, как он вырывает свои капельницы и пытается выполнить миссию одного человека, чтобы положить всему этому конец, вероятно, делая себе хуже в процессе.

Я аккуратно упаковала ее и вернулась к машине, не снимая перчаток, даже когда ехала в один город, где идиоты, к счастью, сняли очень уединенный дом с тремя спальнями в тупике. Технически, там было двое соседей, но дома принадлежали банку и пустовали. Они не хотели, чтобы их видели. И, к счастью для меня, это означало, что меня тоже не увидят, когда я припарковалась на улице позади и срезала через лес, наступающая ночь дала мне идеальное прикрытие с моей темной толстовкой, когда я пересекла задний двор и направилась к дверям в подвал и смазала петли, прежде чем открыть их и незаметно проскользнуть внутрь.

Это был не тот подвал, в котором тебе хотелось бы оказаться. Что касается меня, то мне никогда по-настоящему не нравилось находиться в подвалах, но этот был с грязным полом и кишил пауками, старыми, забытыми ржавыми мотыгами и граблями, прислоненными к стенам рядом с гниющими ведрами бог знает с чем. Ну, одно сильно пахло бензином, так что, эй, это сработало в мою пользу. Кто, черт возьми, оставлял повсюду ведра с бензином? Это просто напрашивалось на взрыв.

Этажом выше я могла слышать скрип стула, стук шагов и приглушенный, низкий регистр разговаривающих мужских голосов.

Мое сердце было бешеным, тошнотворным, застряло в моем горле, когда я положила бомбу в самом центральном месте, затем вернулась, чтобы перетащить ведро с бензином, осторожно вылив его на пол, когда я установила таймер, затем так быстро, как только могла, стараясь быть как можно тише, я вернулась, закрыла двери подвала и заблокировала их.

Таймер был установлен на тридцать минут, и я хотела вернуться в больницу, как будто к тому времени ничего не случилось. Это было правдоподобное алиби. Персонал знал, что я почти никогда не уезжала и, конечно, всегда ненадолго. Они увидели бы, как я возвращаюсь на этаж с кофе из торгового автомата, и предположили бы, что просто случайно пропустили меня, проходившую мимо пару минут назад.

На этой ноте я купила себе кофе, в котором отчаянно нуждаюсь. Адреналин иссяк, я чувствовала нехватку сна. Четыре дня подряд. Мне нужно было рухнуть, к черту кошмары. Мое тело выдержало и так много.

Я сунула ключи Диггера в его карман и пошла, чтобы пройти мимо него. Но он схватил меня за руку. — Что ты сделала?

— Ты узнаешь примерно через десять минут. Скажи Ло, что мне не нравится, когда меня оставляют в неведении.

С этими словами я отстранилась, закрыла дверь и сделала свой первый глубокий вдох более чем за час.

Я скинула обувь, сделала большой глоток кофе, затем поставила его и забралась в постель к Волку.

Я действительно не должна была этого делать. Были правила.

Но эти правила вылетели в окно, когда они увидели, на что именно я способна.

Никто больше даже не упоминал об этом.

Волк был без сознания холоднее, чем обычно. В постели в любое другое время он был как печь; мне почти никогда не требовалось одеяло. Но на той больничной койке он был почти прохладным на ощупь, что-то меня нервировало, независимо от того, сколько ночей я лежала рядом с ним и чувствовала это. Поэтому я откинула одеяло и натянула его до плеч, уткнувшись лицом ему в шею, вдыхая запах, который не был его собственным, потому что все это было больничным мылом, дезинфицирующим средством, пластиком и чем-то неправильным.