Решальщики. Движуха

— Чего же не понять?

— Довольно долго шли переговоры. В таких делах масса нюансов, и каждый хочет выторговать себе наиболее вкусные условия. В общем, я тут не особо компетентен и не буду тебе вкручивать, что чего-то просекаю. Знаю только, что наш Людоед и Митроха вроде бы договорились.

— Вроде бы или точно?

— Договорились, — махнул рукой с сигаретой Зеленцов. — Точно договорились. И уже даже началось строительство. Но в один прекрасный момент к нам приперлись Митроха с Бодулей и ответственно заявили, что их не устраивают условия распределения будущей прибыли. Понятна суть?

— Чего ж не понять? — снова повторил Петрухин.

— Людоед, разумеется, ответил: нет, братцы, отныне это не тема для дискуссии. Поздно пить «боржоми», тем более что его теперь и нет в продаже. Ну а буквально через неделю после этого его и завалили.

— Здесь любой адвокат заметил бы, что «после этого» еще не означает «вследствие этого».

— В принципе — да. Но мы…

— Но мы с тобой, слава богу, не адвокаты. Значится, говоришь, Митроха и Бодуля? — задумчиво произнес Дмитрий. — Какие замечательные бизнес-имена… Акулы рынка! Трогательная смычка начальника транспортного цеха и тверского алкоголика.

— Это кто тут упомянул славный город дедушки Калинина всуе? — задорно вопросил с порога Купцов.

Приятели так увлеклись беседой, что упустили момент его появления в кабинете.

— А ты с какой целью интересуешься? — в тон поинтересовался Петрухин.

— А с такой, что паспорт у гражданина Нечаева был украден о прошлом годе в городе Тверь. Кстати, всем здрасте!

Купцов прошел к столу, по очереди пожал клешни приятелям и по-хозяйски свернул пробку бутылке с минеральной водой. Жадно глотнул.

— Я так понимаю, инспектор, что прокатились вы небесполезно?

— Скорее да, чем нет, — скромно пожал плечами Леонид. — Поскольку нечаевскому пачЬпортику приделали ноги в Твери, а всплыл он в Питере, вполне может статься, что заказали господина Людоеда здесь, но вот исполнителей пригласили из соседнего региона.

— Я практически убежден, что так оно и было, — подтвердил Петрухин.

— А помимо убеждения — есть что-нибудь еще? В пользу этой версии? — осторожно, словно боясь спугнуть удачу, спросил Зеленков.

— Обижаешь, дружище! Естественно.

— Тогда — крыть нечем. Что называется: снимаю перед вами шляпу.

Купцов до дна осушил бутылку минералки и выдохнул о своем, о наболевшем:

— А знаете, братцы, оказывается, стояние в пробках порой настраивает не только на матерщинный, но и на философский лад. Вот и меня, по пути к вам, где-то в районе площади Победы, посетила одна глубокая мыслЯ.

— И какая же? — поинтересовался Костя.

— А что они вообще хотят от нашего расследования?

— Кто они?

— Твои боссы?

— Ну как… Хотят установить заказчика. С доказательствами, разумеется. И еще хотят… э-э-э-э… конфиденциальности.

— Это все понятно. Но какова конечная цель? — уточнил формулировку Купцов. — Просто мой профессиональный опыт свидетельствует, что потерпевший стремится найти своего обидчика в трех случаях.

— Это в каких же?

— Случай первый: он хочет уличить негодяя и сдать властям, каковые вынесут справедливый приговор. Второй: хочет свести счеты сам, по закону мести. И наконец, третий: терпила желает получить денежную компенсацию за свои мытарства. Так каковы мотивы твоих боссов, Костя?

Сигаретный дым в кабинете сгустился до физически ощутимой плотности.

— Они же бизнесмены, — после некоторой паузы ответил Зеленков с улыбкой. Вот только улыбка была невеселой.

— Они же бизнесмены, — повторил вслед за Костей Купцов. И попросил сигарету.

— Ты же бросил, — напомнил Петрухин, протягивая пачку «Мальборо».

— Я не бросил, я — приостановил, — машинально ответил Леонид. Думал он сейчас явно о другом.

В комнате висел слоями дым, трое матерых профи сидели и молчали.

— Значит, говоришь, бизнесмены? — повторил Купцов.

— Бизнесмены.

— Выражаясь старорежимным — «барыги»?

— Типа того.

— Барыга редко мечтает о мести, — резюмировал Леонид.

Он громко закашлялся и сунул только что прикуренную сигарету в переполненную пепельницу.

* * *

Барыге не нужна месть. Барыге нужны бабки. Поэтому объятые пламенем камикадзе из «Феникса» не обрушатся на «Манхэттен». Серое нью-йоркское небо, пробитое башнями «Америкэн-интернешенс-билдинга» и «Трамп-билдинга» вторично, после приснопамятного «Фаренгейта 9/11», не вздрогнет от клекота огненных птиц-мстителей. Нет, они, разумеется, туда прилетят, но только для того, чтобы поклевать жемчужных зерен в закромах золотой Уолл-стрит. Чужой «любимый город» может спать спокойно. Потому что… барыге не нужна месть, барыге нужны бабки.

Второй раз кряду Купцов покидал офис «Магистрали» в состоянии внутреннего клокотания и раздражения. Но если в первый раз его негатив был связан исключительно с непонятными до поры до времени действиями Петрухина, то вот теперь его негодование было обращено внутрь себя и адресовано исключительно себе любимому. Леонид поначалу даже не понял: с чего он вдруг так взъерепенился? Всяко ведь не из-за идиотских нью-йоркских ассоциаций, навеянных словом «Манхэттен» и памятью о городе, в котором никогда не был? И лишь теперь, выкатившись вместе с Димкой на улицу Казанскую и направляясь к зачаленному на стояке «фердинанду», он понял, что причина нынешней злости кроется в отчетливом осознании того факта, что он — бывший следователь Купцов — играет на поле барыги и представляет интересы барыги же.

— А чего ты, собственно, ожидал? — как можно нейтральнее спросил Петрухин, на раз-два раскусивший настроение напарника. — Ты все правильно щас сказал: барыга редко мечтает о мести. Нет, возможно, он о ней и мечтает. Но когда появляется выбор между мщением и денюжкой, выбирает, естессно, денюжку.

— И тебя здесь ничего не смущает?

— Абсолютно ничего. Это, брат, марксизЬм.

— Не знаю, марксизм это или, напротив, какой-нить мазохизм. Но в любом случае получается, что я сейчас работаю не ради того, чтобы поднять убийство и, извини за пафос, отдать убийцу правосудию. А за то, чтобы один барыга смог подоить другого, козыряя раскрытым убийством?

— Исчерпывающая формулировка. Мудро, глыбко.

— А тебе не кажется, Дима, что мы с тобой снова занимаемся мерзостью?

Петрухин остановился, уперся взглядом в напарника и заговорил медленно, с нажимом:

— Ох ты ж, какие мы стали нравственные!.. А когда ты брался за это дело — ты о чем думал? А когда вставал под знамена бывшего криминального авторитета по прозвищу Брюнет, а? Что, ностальгия по ментовскому прошлому замучила?

— Может, и замучила, — глухо сказал Купцов, отводя глаза.