Реванш

— Черт, стой, стой, стой. Я не могу... я не могу...

Не могу справиться с тем, как хорошо это ощущается еще хоть одну секунду.

Видите ли, Алекс знает это так же хорошо, как и я: боль и удовольствие взаимозаменяемы. То, что должно заставить вас кричать в агонии, иногда вызывает экстаз. А послевкусие оргазма может иногда ощущаться настолько интенсивно, что терпеть его еще одно мгновение становится физически невозможно.

Алекс мрачно смеется, когда убирает свои пальцы, наслаждаясь тем, как дрожь сотрясает мое тело.

— Это все равно что смотреть, как взрывается звезда, когда ты кончаешь, Argento.

Я слишком слаба и ошеломлена, чтобы спросить его, хорошо это или плохо. Встав на ноги, он притягивает меня к себе, позволяя моей голове на секунду прижаться к его животу, пока я не отдышусь. Я чувствую себя как кошка, безумно довольная и удовлетворенная, пока он нежно гладит меня, проводя руками по моим волосам, шепча мне что-то по-итальянски.

— Shhh, respire cuore mio. Rilassare. Tutto a posto. Sono qui, mi prender`o cura di te (прим.с италь. Ш-ш-ш, дыши мое сердце. Расслабься. Все в порядке. Я здесь, я позабочусь о тебе).

Я уговариваю себя не спрашивать его, что он говорит. Его голос звучит приглушенно, чуть громче шепота. У меня такое чувство, что мягкий шепот его слов — для него самого и только для него одного. Через долю секунды тишину нарушает пронзительный визг звонка. Мы оба чуть не выпрыгиваем из собственной кожи.

— Бл*дь. Алекс хватает мои джинсы и торопливо тычет ими в меня. — Быстрее, Argento. Нам нужно убираться отсюда к чертовой матери. Немедленно.

Я смеюсь, мое сердце выпрыгивает из груди, пока натягиваю одежду обратно, руки шарят по бретелькам лифчика, пятки застревают в штанинах брюк. Шум голосов и шагов эхом доносится до нас через открытую дверь в музыкальную комнату, сигнализируя о том, что не один, а несколько человек бегут к нам по лестнице. Я только успела сунуть правую ногу обратно в Конверс, как в дверях появляется Софи Мейнс с огромными, как блюдца, глазами. За ней суетятся еще три первокурсницы, все молодые девушки, которых я не знаю.

— Какого черта вы здесь делаете? Разве вы не слышали, ребята? — Софи задыхается, хлопая себя ладонью по груди. — У офиса Дархауэра творится всякое безумное дерьмо. Киллиан Дюпри был найден наполовину замерзший в овраге. Они думают, что он был там уже несколько часов.

Имя Киллиан Дюпри, как пощечина. Я отшатываюсь от него, физически делая шаг назад, стул позади меня опрокидывается... пока Алекс не подхватывает его и не ставит на ножки.

Где-то вдалеке завывает тихая заунывная сирена, становясь все громче и громче; мы все шестеро стоим у ряда окон музыкальной комнаты и смотрим, как маленькая белая машина в форме блока мчится вверх по извилистому холму в сторону Роли.

Скорая помощь.

— Бедный Киллиан, — говорит Софи. — Сначала его подстрелил этот псих, и он оказался в инвалидном кресле. А потом он вываливается из него в снег и страдает от переохлаждения. Это кажется просто неправильным.

— По-моему, это совершенно правильно, — вполголоса возражает Алекс.

Я бросаю на него косой взгляд, уши горят, чувствую... что, черт возьми, я чувствую?

— Алекс? — шиплю я сквозь зубы.

Он мне не отвечает. Даже не отворачивается от окна. Линия его челюсти жесткая, на шее тикает мускул.

— Давай. Нам лучше пойти в класс, — сухо говорит он.

Наконец «Скорая помощь» въезжает на стоянку. Карен Гилкрест, ассистентка директора Дархауэра, ковыляет по слякотному снегу на своих высоких каблуках, её руки дико трепещут, когда она жестикулирует к школе, взывая к медикам. Алекс бросает на сцену внизу последний скучающий, незаинтересованный взгляд, затем берет меня за руку и тянет прочь от окна.

Коридоры пусты, когда мы направляемся к кабинету физики, и наши шаги эхом отражаются от стен. Я слишком взволнована мысленным образом Киллиана, которого поднимают на каталку, чтобы даже по-настоящему заметить этот звук. Красивый мальчик с черными волосами и замысловатыми чернилами на коже, ведя меня по коридору, подальше от безумия у входа в школу, начинает напевать веселую, похабную песенку, которая может заставить вас стучать ногой в такт. Похоже, из старого пиратского фильма.

Я тяну его за руку.

— Алекс? Алессандро Моретти, скажи мне, что ты не имеешь к этому никакого отношения.

Он смотрит на меня через плечо, кривая улыбка приподнимает один уголок его рта. Совершенно безжалостная.

— Как гордый гражданин этой прекрасной страны, Dolcezza, в данном конкретном случае я имею право воспользоваться пятой поправкой.

Глава 12.

Алекс

Когда я вхожу в парадную дверь, Роквелл забит под завязку. По стенам стекает конденсат от тепла тел, пота и испаряющегося снега, который толпа притащила на своих зимних ботинках. Так всегда бывает после плохой погоды. Запертые внутри на несколько дней, местные жители немного сходят с ума, отсиживаясь в своих собственных домах, поэтому в тот момент, когда дороги очищаются и снегоочистители заканчивают свою работу, люди массово сходятся в баре. Я бы вошел через заднюю дверь здания, но парковка забита под завязку, и я даже не смог добраться до входа.

— Алекс! Эй, малыш! Пришел присоединиться к вечеринке? — кричит мне со сцены Стелла, одна из любимых танцовщиц Монти. Она совершенно голая, но я чертов профи в этой игре. Я давным-давно в совершенстве овладел искусством поддерживать зрительный контакт с девушками. — Ну же, детка. Бери стул. Я подарю тебе танец, за мой счет.

Она двигает плечами, заставляя свои сиськи подпрыгивать для меня, и группа клиентов, сидящих у ее ног, стонет и ворчит — они, вероятно, сидели там последние пятнадцать минут, бросая долларовые купюры к ее ногам на шпильках, а теперь она предлагает бесплатный танец какому-то панку, который только что появился из холода? Да, этого достаточно, чтобы заставить любого мужчину жаловаться.

— В следующий раз, Стелл. Надо найти босса, — кричу я ей в ответ.

Следующего раза, конечно же, не будет. Я никогда не трахал здешних девушек. Почему? Во-первых, я не долбаный идиот. Если бы я устроил драму в стенах бара, Монти снял бы с меня гребаную шкуру. Во-вторых, фальшивые сиськи вызывают у меня отвращение. Однако оба эти пункта теперь носят чисто теоретический характер, потому что я с Сильвер, и все остальные женщины для меня мертвы.

Стелла очень милая. Она — одна из молодых танцовщиц, первокурсница колледжа; мои старые друзья в Беллингеме отгрызли бы себе правую руку за шанс трахнуть ее, но у меня по коже словно мурашки бегут, когда я пробираюсь сквозь тяжелое давление тел в баре, направляясь к двери возле туалета с надписью «Только для служащих».

Пол, бармен, сбивается с ног, руки летают повсюду, наливая сразу множество напитков, сбивая локтем текущий пивной кран. Он замечает меня и кричит: «Привет», когда я исчезаю за дверью.

Мне нужно время, чтобы глаза привыкли к темноте в коридоре. Перешагиваю через груды пустых коробок и едва не задеваю ногой ряд пустых бутылок из-под Джека Дэниелса, пока пробираюсь по коридору к кабинету Монти. Когда я поворачиваю за угол, странно накачанный адреналином, бурлящим в моих венах, я вижу старика, стоящего за дверью своего личного убежища, прижимающего парня к стене за его гребаное горло. Парень —какой-то кусок дерьма в кожаной куртке и наголо бритый — похлопывает себя по карманам, что-то ищет. Пистолет? Нож?

Монти, похоже, нисколько не смущает вероятность того, что его вот-вот застрелят или порежут. Он тычет пальцем в лицо парня, брызги слюны летят, когда он рычит.

— Я не просил тебя говорить мне, где его нет, а велел привести его сюда. А вместо этого ты сидишь в баре, пьешь за мой счет и пытаешься высосать мой член? Разве я не говорил тебе, что это срочно?

Панк булькает. Я не могу сказать, пытается ли он что-то сказать или просто пытается дышать. Наконец ему удается засунуть руку в карман, он достает что-то оттуда, и я решаю, что уже достаточно насмотрелся.