Революционное самоубийство

Показания по делу большое жюри стало заслушивать после того, как меня перевели из Сан-Квентина в окружную тюрьму в Окленде. Несмотря на полученное всего лишь несколько недель назад тяжелое ранение, я быстро шел на поправку и окреп настолько, что мог приступить к планированию политической стратегии на суде. Я не хотел вникать в юридические тонкости, меня занимала исключительно политическая стратегия. Решение номер один, принятое партией, гласило, что все адвокаты остаются в стороне от политических вопросов, касающихся моего дела. Разумеется, мне необходимо было знать всю юридическую подоплеку, но я не собирался задавать много вопросов на этот счет. Юридические тонкости определенно стояли для меня на втором месте. Самым важным было идеологическое и политическое звучание судебного процесса.

Под термином «политическая стратегия» я подразумеваю следующее: я хотел использовать суд как средство политической дискуссии, чтобы доказать, что необходимость борьбы за мою жизнь логически и неизбежно вытекала из всех наших усилий, направленных на борьбу с угнетателем. Разнообразная деятельность и программы «Черных пантер», наблюдение за полицией и сопротивление жестокому обращению полицейских не на шутку встревожили властные структуры, после чего власть стала копить силы, чтобы навеки задушить нашу революцию. Общественное внимание мне было обеспечено. Так почему было не использовать зал судебных заседаний и средства массовой информации с целью преподать еще один урок чернокожему народу? Для нас ключевым моментом в деле была жестокость полицейских, но мы надеялись пойти дальше, чем просто подчеркнуть это. Мы также хотели обратить внимание и на другие проявления жестокости, от которых страдали бедняки, — на безработицу, плохие жилищные условия, подчиненное образование, недостаток объектов общественного пользования (средств связи, городского транспорта, коммунальных услуг и т. п.), несправедливый призыв на военную службу. Эти явления стояли рядом с жестоким обращением полиции. Если мы смогли организовать людей на борьбу с последним, что мы были просто вынуждены сделать, возможно, нам удалось бы сподвигнуть их и на борьбу с другими формами угнетения. На самом деле, гораздо чаще система уничтожает нас своим пренебрежением, чем при помощи полицейского пистолета. Огнестрельное оружие — это только coup de grace, завершающий смертельный удар так сказать, всего лишь исполнитель. Ликвидировать условия, которые делают возможным этот coup de grace, — вот в чем состояла наша цель. Тогда следствие этих условий — оружие и убийство — исчезли бы сами. Поэтому предстоящий судебный процесс заботил партию «Черная пантера» не столько с точки зрения спасения моей бедной жизни, но сколько как возможность организовать людей и оказать содействие их борьбе.

Да, наша цель заключалась отнюдь не в спасении моей жизни, поскольку я уже смирился с тем, что мне казалось неизбежным, — с мыслью о том, что они меня непременно убьют. Все, чем мы занимались в последующие одиннадцать месяцев, исходило из предположения о моей гибели. Моя жизнь в любом случае должна была когда-нибудь подойти к концу, но народ должен был идти вперед, в нем была скрыта возможность бессмертия. Диалектика говорит нам, что все люди страстно хотят быть бессмертными и это желание есть одно из противоречий между человеком и природой. Человек пытается отсрочить смерть, обратив время вспять, поставив его под контроль, что является одной из форм проявления воли к власти.

Я видел, как момент моей собственной смерти становится все ближе и ближе. И как я только мог спокойно к нему готовиться! Человек никогда не может знать наверняка, как он поведет себя непосредственно в этот момент. Я осознавал, что самой ценной для любого человека вещью является его жизнь, и не был уверен в том, как я буду с ней расставаться, особенно с учетом угрожающей перспективы газовой камере. Прежде я уже сталкивался со смертью, но совершенно в других обстоятельствах. В каждом случае смерть была непредсказуемой и внезапной, к тому же существовала возможность ее перехитрить. Но когда тебя собирается убить государство, то у тебя не остается никаких шансов, неизбежность смерти становится абсолютной. Чтобы принять наказание, подготовленное для тебя государством, требуется особая смелость, иначе говоря, способность вести себя со всей возможной учтивостью и достоинством в ситуации, унизительней которой быть не может. Такова конечная форма истины.

Прежде всего, Чарльз Гэрри решил до начала судебного разбирательства подать несколько ходатайств в суд штата и в федеральный суд, поставив в них под сомнение юридическую силу самого большого жюри. Это нужно было для того, чтобы доказать, что вынесенное мне обвинение было как незаконным, так и незаслуженным. Гэрри не только представил аргументы против способа составления большого жюри, при котором редко удается представить весь срез общества, но и показал, что сама такая система не согласуется с Конституцией. Вынесенное большим жюри обвинение, как доказывал Гэрри, угрожает самому праву человека на справедливое правосудие. На заседаниях большого жюри, которые всегда проводятся за закрытыми дверями, не присутствуют ни обвиняемый, ни его защитник. Улики против обвиняемого членам жюри представляет окружной прокурор, при этом проведение перекрестного допроса свидетелей не позволяется, и ни одно доказательство не может быть представлено обвиняемым. Показания свидетелей, данные перед большим жюри, не доходят до суда, но стенограмма заседаний большого жюри может быть опубликована в прессе. Впрочем, это мало способствует появлению объективного отношения к обвиняемому в обществе. Влияние этих стенограмм на общественное мнение может быть очень сильным, особенно если принять во внимание тот факт, что все улики и свидетельские показания представлены там с точки зрения окружного прокурора, а уж он делает все возможное, чтобы доказать вину подсудимого. Поэтому едва ли можно назвать справедливой ту ситуацию, в которой жюри присяжных для судебного процесса набирается из граждан, слышавших или читавших о доказательствах, на основании которых было выдвинуто обвинение. Как ни крути, а вынесенное большим жюри обвинение означает лишь то, что жюри нашло предъявленные ему доказательства вины подсудимого достаточными для того, чтобы привлечь подсудимого к суду.

Гэрри также доказывал, что, попросив большое жюри собраться для обсуждения моего дела, прокурор совершил необычный и необъективный шаг. Статистика Аламедского округа показывает, что большим жюри было рассмотрено всего лишь три процента всех судебных дел. Остальные дела начинались процедурой «изложения фактических обстоятельств дела». Во время этой процедуры обе стороны выступали перед судьей, и судья был единственным человеком, который принимал решение о передаче дела в суд. При изложении фактических обстоятельств дела свидетелей можно подвергать перекрестному допросу, что не разрешается делать на заседаниях большого жюри. Очевидно, что в моем случае прокурор намеренно хотел, чтобы свидетельские показания были представлены именно большому жюри. Таким образом он намеревался повлиять на общественное мнение, настроив его против меня.

Помимо прочего, Гэрри подверг критике всю процедуру избрания членов большого жюри. В Калифорнии каждый из двадцати судей Высшего суда рекомендует трех человек в большое жюри. Предполагается, что судьи лично знают своих кандидатов. Совершенно ясно, что немногие судьи Аламедского округа знакомы с 200.000 и больше негров, проживающих в этом округе. На самом деле получилось так, что единственный чернокожий, который был в составе большого жюри, заслушавшего мое дело, отсутствовал в тот день, когда жюри были представлены свидетельские показания. Обычно судьи склоняются к тому, чтобы выбирать в жюри белых представителей высших слоев и среднего класса, т. е. бизнесменов, консервативно настроенных домохозяек, брокеров, банкиров, армейских офицеров в отставке и т. п. По большей части это люди средних лет, не имеющие ни малейшего представления о жизни чернокожих бедняков. Добавим, что большинство из них в душе питают враждебное отношение к неграм. И после этого скажите, пожалуйста, разве они способны хотя бы чуть-чуть понять события или причины, по которым такой обвиняемый предстал перед ними?

Гэрри сделал любопытный вывод, обратив внимание на то, сколько времени потратило большое жюри на рассмотрение моего дела. Он изучил официальные стенограммы заседания жюри и доказал, что, возможно, большое жюри вообще не рассматривало или не обсуждало ни одну из представленных ему улик. Гэрри провел тщательный поминутный анализ последнего заседания жюри. Результаты оказались просто удивительны. Из официальной стенограммы заседания, где отмечалось, что и когда делало жюри в тот день, вытекало, что члены жюри не могли как следует обсудить мое дело. После того, как им были представлены все улики, члены большого жюри проследовали в комнату, где они должны были все обдумать, и закрыли за собой дверь. Они вышли оттуда почти сразу. Поскольку прямых доказательств моей вины не существовало (ни один человек не мог подтвердить, что у меня был пистолет или что я из него стрелял), жюри не стало тратить время на обсуждение, увидев, что случай просто неправдоподобный. Уличив жюри в равнодушии и мошенничестве, Гэрри усилил свои позиции по обвинению членов жюри в нечувствительности к проблемам бедных и угнетенных.

После подачи в соответствующие инстанции документов, в которых ставилась под сомнение конституционность системы большого жюри, Гэрри обратился к несправедливым элементам судебной системы как таковой. Вместе со своими помощниками адвокат проанализировал процедуру выбора присяжных. В Аламедском округе, как почти везде по стране, присяжные избираются по окружным регистрационным спискам избирателей. Как и везде, количество зарегистрированных в этих списках избирателей от негритянских общин гораздо меньше, чем от белого населения. Кроме того, если чернокожих и выбирают в жюри присяжных, то многие из них отказываются по совершенно законным причинам, в том числе и из-за финансовых сложностей и неудобств. В связи с этим лишь немногие представители различных меньшинств решают судьбу тех, кто похож на них. И вновь Гэрри поднял вопрос о том, доступно ли негру в Америке настоящее правосудие.

Начиная с ноября и до июля следующего года, когда проходили судебные слушания по моему делу, Гэрри был по горло занят подачей всех нужных документов в суды штата Калифорния. Девять месяцев, которые прошли с момента вынесения обвинения до начала суда, — это необычно долгий срок. Задержка с судом была не только неизбежна из-за требующих времени предварительных разбирательств. Эта задержка была еще и желательна. Благодаря средствам массовой информации — телевидению и истерическим газетным статьям — я приобрел настоящую известность. Смерть полицейского всегда заставляет довольно значительную часть населения требовать отмщения. Многие люди поверили в то, что я был виновен. К тому же полиция Окленда пришла в состояние неописуемой ярости. 17 октября, за две недели до того, как был застрелен Фрей, полицейские в очередной раз продемонстрировали свою жестокость на митинге протеста, который собрал 4.000 демонстрантов. В тот день они разгоняли митингующих с такой злостью, что вся пресса, даже газета «Трибьюн» Уильяма Ноуленда, была единодушна в критике поведения полицейских. Тот день стал известен под названием «кровавый вторник». В результате полицейские заняли оборонительную позицию, затревожились и стали ломать голову, как бы им оправдаться в глазах общественного мнения. С этой целью им было необходимо представить демонстрации как угрозу обществу, особенно если среди участников протеста были «Черные пантеры». Наступление полицейских на братьев усилилось, что не обошло стороной и наших: прямо на улице был арестован Дэвид Хиллиард за распространение листовок, в которых сообщалась информация по моему делу. Насколько мне известно, раздача листовок никогда не являлась противозаконным действием. В любом случае, Гэрри хотел, чтобы эмоции общественности пошли на убыль. Он считал, что более спокойное отношение улучшит мои шансы на более справедливое судебное разбирательство.

Пока полиция с завидным усердием не давала спокойной жизни «Черным пантерам», другие жители Окленда и его окрестностей объединялись, чтобы помочь мне. Партия решила, что широкая поддержка будет необходима для поиска союзников и сбора денежных средств на мою защиту. Так что в декабре наша партия объявила о коалиции с партией «Мира и свободы». Эта организация, в основном, состояла из белой молодежи, протестовавшей против войны во Вьетнаме и чувствовавшей, что двухпартийная политическая система больше не работает. Эти молодые люди увидели необходимость в третьей партии, которая бы сумела выдвинуть сильных лидеров с антивоенной программой на выборах 1968 года, а также бороться с пороками нашего общества. В конце концов, когда партия «Мира и свободы» стала легальной в большинстве штатов, она выдвинула Элдриджа кандидатом в президенты и Джерри Рубина [47] — кандидатом в вице-президенты. Но самое главное, что союз между «Черными пантерами» и партией «Мира и свободы» был призван показать, — это то, что за мое пребывание в тюрьме и ошибочное обвинение в убийстве патрульного Фрея были ответственны расизм и полицейский гнет. Лозунг «Свободу Хьюи!» стал плодом нового союза. Он превратился в объединяющий призыв для всех людей, веривших в мою невиновность.

47

Джерри Рубин (1938–1994) — американский активист, защитник гражданских свобод, основатель движения американских йиппи (youth international party), одна из виднейших фигур контркультуры 60-70-х. В 80-х отошел от радикализма, став бизнесменом. Погиб в автокатастрофе. (Прим. редактора)