«Рим, или Второе сотворение мира» и другие пьесы

К а р о л а. Там кто-то есть.

А н д е р с о н. Не двигаться! У нас горит свет. Что за идиотизм — светить в освещенное окно.

К а р о л а. Кто-то ищет дорогу.

А н д е р с о н. Скорее — телефонный провод.

К а р о л а. У нас нет телефона.

А н д е р с о н. Теперь тот, с фонарем, тоже это знает.

К а р о л а. Ты говоришь так, словно его ждал.

А н д е р с о н. Не знаю, кого я ждал. Но сегодня мне не по себе.

К а р о л а. Где твой пистолет?

А н д е р с о н. Нет его у меня. В тумбочке. Пусть себе лежит.

В дверь стучат.

Открой.

Карола уходит, унося поднос.

Ветер будит покойников. Они делают перекличку. Одного не хватает. Вот уже больше тридцати лет одною не хватает при перекличке. Точнее — тридцать один год. Ненавижу осень, туман, шторм, вонючие водоросли ну берегу. Сезон самоубийц. (Записывает эти слова в блокнот.) Сочинительство искажает все естественные проявления чувств. Но это я прочувствовал, черт побери!

Входят К а р о л а и Х о п п е. Хоппе — молодой человек в темно-сером комбинезоне и заляпанных грязью сапогах. Поверх комбинезона — кожаная куртка на меху вроде тех, что носят летчики, и вязаный шерстяной шлем.

Х о п п е. Привет, капитан.

А н д е р с о н. Куда это вы в такую темень? Рюмку водки для господина Хоппе, Карола.

Х о п п е. Нет. Я за рулем.

К а р о л а. В самом деле не хотите?

Х о п п е. Мало мне двух проколов в правах?

К а р о л а. Ну, как знаете. (Уходит.)

А н д е р с о н. Сигару?

Х о п п е. Разве уж сигарету. Свои есть. (Закуривает.) Разрешите? (Садится.) Аварийная служба, капитан. Проверяю провода. Вашему каштану давно пора верхушку сбрить. Обещают десять баллов. Это как минимум. Вам бы надо подземный кабель.

А н д е р с о н. На три километра?

Х о п п е. Подключитесь к армейскому.

А н д е р с о н. Шутник.

Х о п п е. Я серьезно. Уж больно вы на отшибе.

А н д е р с о н. На случай аварии держим керосиновый лампы.

Х о п п е. Не в том дело — вы ведь здесь совсем одни? Одни. А преступность растет. К примеру: знаете, сколько нынче грабежей и воровства? То есть я хотел сказать — краж? Жуткое дело, капитан. Прямо жуть.

А н д е р с о н. Судя по газетам, у нас нет ни краж, ни грабежей.

Х о п п е. Расскажите кому другому, только не народному дружиннику. К примеру: колпаки с автомашин.

А н д е р с о н. У нас нет машины.

Х о п п е. А эти карты — они ценные?

А н д е р с о н. Да что вы, Хоппе. Это мореходные карты, лоции. Семнадцатый и восемнадцатый век. Седая старина.

Х о п п е. Старинное-то как раз и ценится. С руками рвут. Жуткое дело, капитан. Прямо жуть. К примеру: угольные утюги, бочонки для масла, образа богоматери. Зачем развесили по стенам, раз они старинные? Опасно.

А н д е р с о н. Традиция, Хоппе.

Х о п п е. Хотя бы телефон был. Да без подземного кабеля и телефон ерунда. Бывает, что и кабель выкапывают. Вот радиопередатчик — это вещь. На батарейках.

А н д е р с о н. Сейчас мирное время, дорогой, и я не собираюсь превращать мой дом в крепость.

Х о п п е. Знаем мы, какое оно мирное. Отслужил в армии. Двойной срок. Два раза по восемнадцать месяцев. К примеру: облик противника. Империализм — дело понятное. Быть ко всему готовым — согласен. Вот вы — вы и в ближнюю деревню летом но ходите. А я отвечаю за все деревни в округе. Нынче понаехали с Запада — жуткое дело, капитан. Прямо жуть. Все дороги забиты машинами. Каждая седьмая — оттуда, а то и каждая третья. Да еще сколько по дворам стоит. Как увижу, от злости чуть не лопаюсь; а ведь слабонервным меня не назовешь. Нам, резервистам, хуже всех. Стоишь и смотришь дурак дураком. Другим легче. Вопрос сознательности. Не разберешь: то ли уважаемый классовый враг на отдых пожаловал, то ли всего-навсего сынок хуторянина Шпивока: в свое время удрал на Запад, а теперь со всей родней прибыл — попастись по дешевке на родной травушке. Или все они одна шайка-лейка? А пятая колонна в валютный магазин валом валит. Жуткое дело, скажу я вам. Прямо жуть. К примеру: моя родная мать. И всего-то пять западных марок от тети Альмы, а туда же. Косит глаз на чужие чеки. У одного на полсотни, у другого на полторы. Только и остается, что скулить — почему я не рванул на Запад. Может, тоже прислал бы ей полторы сотни. (Тушит окурок.) А у вас как с политикой? Разбираетесь? Вопросов нет? Ветер уляжется — спилим каштану верхушку. Привет, капитан.

Поспешно уходит, так что капитан даже не успевает пожать ему руку. В тот момент, когда Хоппе закрывает за собой дверь, одна из развешанных по стенам старинных карт падает. Стекло разбивается вдребезги. Андерсон поднимает гравюру и осторожно обирает с нее кусочки стекла; пальцы его дрожат.

А н д е р с о н. Лоция Моря Балтийского, тысяча шестьсот шестьдесят шестой год… Триста, нет, триста десять лет… Тридцать один, помноженное на десять… Опять эта цифра, удивительное совпадение… (Нечаянно порезался осколком стекла.) Карола! Карола!

Вбегает К а р о л а.

Видишь, кровь. (Показывает на гравюру.) Ни с того ни с сего взяла и упала. Моя любимая. Украшение всей коллекции. Питер Гус.

Карола уходит.

Кровь на карте. Ну и пусть. Раз на то пошло. Славный денек, ничего не скажешь. Если сейчас часы не станут, я их сам остановлю.

Часы бьют семь. Входит К а р о л а со щеткой, совком, йодом и пластырем и принимается перевязывать порезанную руку отца.

К чему бы все это?

К а р о л а. А ни к чему. Просто так.

А н д е р с о н. Не скажи, что-то в этом есть.

К а р о л а. Ничего тут нет.

А н д е р с о н. Как будто должно случиться десять разных событий. Тридцать один, помноженное на десять.

К а р о л а. Ты стал суеверным.

А н д е р с о н. Началось с того, что я вдруг сам, своими руками отдал рукопись. Это первое. Второе, что Хоппе вдруг к нам зашел. Третье, что Гус свалился.

К а р о л а. Четвертое, что ты порезал палец. А пятое, что грибы, конечно же, ядовитые. Ты просто бредишь, отец. Извини. (Выметает осколки.)

А н д е р с о н (нагибается над гравюрой). Слава богу, всего одно пятнышко. Я не верю в предзнаменования.

К а р о л а. Надеюсь.

А н д е р с о н. И все-таки как-то странно.

Не замеченные ими, входят два новых посетителя — м у ж ч и н а и ж е н щ и н а. Женщина моложе Каролы, она хорошо сложена, темные волосы коротко подстрижены, одежда спортивного покроя, но с некоторым налетом экзотики: джинсы подвернуты, в пандан к черным сапожкам черная кожаная безрукавка, которая станет видна несколько позже, когда женщина снимет пончо. Пончо — прекрасной ручной работы, с красивым узором, но — как и все остальное — сильно выцветшее, что наводит на мысль о длительном воздействии яркого солнца и морского ветра. С шеи дамы свисает на цепочке золотое пенсне. В левой руке черная кожаная шляпа с широкими полями, низкой тульей и тесемками, завязывающимися под подбородком. Мужчина примерно того же возраста или даже несколько моложе, среднего роста, плотного сложения, почти совсем лысый. Этого не будет видно, пока он не снимет коричневый берет. На нем костюм из коричневого вельвета в широкий рубчик, яркая спортивная рубашка и галстук в тон костюму. Ботинки, тоже коричневые, похожи на тяжелые водолазные башмаки со свинцовой подошвой.