Родина крылья дала

— Куда пошлете. Там, где буду нужен.

Главный маршал авиации многозначительно улыбнулся.

Учеба в академии была трудной. В годы работы в Звездном мне не приходилось заниматься военными вопросами. А здесь я сел за один стол с командирами дивизий, опытными и зрелыми военными специалистами. Они свободно ориентировались во всех видах и родах войск, многие знали друг друга по службе, по совместным учениям. В самом начале учебы у меня возникли серьезные колебания. Подумывал о том, что учебу надо оставить, вернуться снова в Звездный и продолжать заниматься подготовкой к космическим полетам младшего пополнения космонавтов. Порой эти раздумья достигали критической точки. С другой же стороны — и отступать не хотелось. Отступить в одном деле, пусть даже и трудном, означает, что потом вообще пойдешь по линии наименьшего сопротивления, приводящей к страшному пороку нашего времени — приспособленчеству. Становиться на такой путь, когда не ты идешь по избранному пути, а жизнь подчиняет тебя своим непредвиденным обстоятельствам, мне было не по характеру.

Я решил учиться, учиться неистово, чтобы досконально знать все. Совместно с преподавателями разработал план дополнительной подготовки, обсудил его с товарищами по группе, попросил помочь. Окна аудитории, где занималась наша группа, гасли последними в академии. Я уходил с занятий в 22–23 часа, а в 9 утра снова был за столом.

Я учился командовать полками, дивизиями, танковыми соединениями, ракетными частями, овладевал военным искусством по картам, схемам, таблицам, изучал боевые возможности вооружения и техники своих вооруженных сил и вероятного противника. На групповых занятиях я всегда высказывал свое мнение, не подстраивался под чужое, не стеснялся своего незнания. Я учился, меня учили. Складывались хорошие отношения и с преподавателями. Никто из них не обращал внимания, что я дважды Герой Советского Союза, которому можно сделать снисхождение. С нетерпением и волнением ждал первой экзаменационной сессии. Сдал ее, к своей великой радости, на «отлично». По итогам первого курса стал стипендиатом премии имени Маршала Советского Союза А. М. Василевского.

Скажу честно и откровенно, радовали меня не оценки. Дороже всего на свете для меня в этот момент была победа над самим собой. Я впервые понял, что человек может надломиться на любом этапе жизненного пути, в любом звании и при любом положении в обществе. Стоит только ослабить требовательность к себе, посчитать, что ты уже всего достиг и все тебе в жизни подвластно.

Дальше учеба пошла легче. На учениях прошел практику в различных командно-штабных должностях. Видел и чувствовал, что за мной внимательно следит командование академии. Это не обижало, а, наоборот, заставляло глубже анализировать изучаемые материалы.

Однажды на учениях произошел такой случай. День моего рождения выпал на самый их пик, когда напряжение достигло наивысшего предела. Я был назначен на высокую должность — начальника штаба за «красных». Условия на учениях таковы, что можешь ни разу и не добраться до своей койки в палатке, снять сапоги и отдохнуть — так велик объем штабной работы. Вечером товарищи выпустили «Молнию» — поздравили. Около пяти утра меня просто принудительно выпроводили в палатку — можно было отдохнуть часа два. Не успел даже уснуть, как посыльный передал приказание командующего войсками фронта прибыть с документами на командный пункт. Руководитель учений в присутствии начальника академии, посредников и профессорско-преподавательского состава заслушал мои предложения, расчеты и обоснования. Доклад получился, просчетов не было. Уходя с командного пункта фронта, я услышал за спиной голос одного из генералов академии:

— А вы говорили, что у него день рождения и он не сможет сегодня доложить свои предложения.

Эти слова кольнули. Я так и не понял тогда, как к ним отнестись. Может, думали, что в свой день рождения я отступлю от законов воинской дисциплины? Не знаю.

Академию Генерального штаба я закончил с золотой медалью. Тема диплома Государственной комиссией была признана диссертационной. Ученому совету академии было предложено утвердить ее за мной для разработки кандидатской диссертации.

Заканчивая академию, я понял, что в Звездном городке мне работать не придется. Наша космонавтика имеет мирную направленность. Я же получил высшее военное образование, и на старом месте найти ему применение не представлялось возможным. И я снова вернулся туда, где начинал службу, в Военно-Воздушные Силы.

Трудно ли было расставаться со Звездным? Трудно. Там прошли лучшие годы жизни, годы становления. Оттуда я уходил в космические полеты. Там было все знакомо.

Но я знал, что и в авиации есть простор, есть размах. Это предопределило и направление моей новой научной работы. С большим и откровенным сожалением я отказался от темы по океанологии, хотя диссертация была почти готова. Известные ученые А. И. Лазарев и С. В. Авакян настойчиво советовали взяться за работу по оптике атмосферы в ее верхних слоях. Полученные в полете результаты, издание трех монографий по теме позволяли рассчитывать на безусловный успех. Соблазн продолжать научную работу был велик. Однако в этом случае я кривил бы душой перед самим собой. Стать кандидатом наук, но не применить полученные результаты в деле, было бы для меня отступлением от нравственности.

Да, исследования, публикации — все надо было проделать заново, начинать с нуля. Тему мне утвердили в ноябре 1984 года, через несколько месяцев после выпуска из академии, а защита диссертации состоялась в мае 1986 года в прославленной академии Генерального штаба. Защитился я успешно. На защите присутствовал и командир, заместителем у которого я теперь работал. Волновался только перед ним одним. Поработали мы вместе мало, а поэтому он пристально вглядывался в меня и вслушивался в каждое мое слово. После защиты командир выступил в поддержку моей работы. Это была высшая для меня награда — признание непосредственно в войсках результатов моих научных исследований.

Принимая поздравления, видел себя в воздухе. Летать, снова летать! Представлял в мыслях новые горизонты, до которых предстояло еще долететь. Ощущение, что не потерял своего пути, сойдя с прежнего, радостью наполняло грудь, поднимало настроение. Я и теперь считаю этот миг очередным моим стартом, последовавшим за стартами к «Салюту-6» с Валерием Рюминым, Александром Иванченковым и Виктором Савиных.

Депутат

Это письмо с пометкой на конверте «Депутатское» я зарегистрировал в своей рабочей депутатской тетради под номером 80. Глядя на эту цифру, озабоченно думал, что избиратели стали мало писать. Почему? Когда я исполнял обязанности депутата Верховного Совета БССР предыдущего, 10-го, созыва, за этот же период получил 211 писем. А всего за пять лет исполнения депутатских обязанностей — 672 письма от земляков. Писали не только избиратели Крупского избирательного округа. Писали из всех районов республики. Для решения вопросов, поднимаемых в письмах, я не один раз приезжал в Белоруссию, встречался с авторами, изучал проблемы на местах. И все справедливые и обоснованные депутатские запросы были решены положительно. Па многие письма давал и отрицательные ответы. Мог ли я пойти, например, на ходатайства о снижении наказания преступникам? Безусловно, не мог. Хотя и горько было видеть слезы отцов и матерей, братьев и сестер, мужей и жен, даже детей, просивших за своих нерадивых родителей. Но, тем не менее, каждый человек требовал внимания. Поэтому я звонил в Минск, Гомель, Витебск, Могилев, звонил в другие города. Ни одно письмо не было оставлено без ответа. Работа, поверьте, трудная, но очень нужная.

Но вот меня снова избрали депутатом Верховного Совета БССР 11-го созыва. И за два года — только 80 писем. Почему? Может, стал плохо работать? Может, избиратели не верят?

Открываю письмо под номером 80, пытаюсь предугадать, какая просьба в нем изложена. Начал читать — нет, не просьба: «Мы, жители деревни Большие Жаберичи Крупского района Минской области, участники гражданской и Великой Отечественной войн, зачинатели колхозного движения, заслуженные колхозники, ветераны труда, ударники 9, 10, 11 пятилеток, выражаем вам, дважды Герою Советского Союза, летчику-космонавту СССР, депутату Верховного Совета БССР, нашему земляку, великую благодарность за оказанную нам помощь в строительстве участка дороги от деревни Малые Жаберичи до деревни Большие Жаберичи. Дорожный маршрут от райцентра Крупки до Больших Жаберич открыт в канун 69-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. В настоящее время деревня ожила, помолодела. Дети нулевого класса и все старшие школьники каждое утро уезжают в школу и приезжают с великой радостью.

По поручению жителей деревень М.Т. Будник».

Несколько раз прочитал письмо — одно из немногих благодарственных писем. Я, конечно, радовался каждому успешно решенному вопросу, но это письмо взволновало. Его написали мои земляки, которые знают меня с босоногого детства. Они приезжали и на открытие моего бюста, сооруженного на площади в районном центре Крупки. Весь район, казалось, тогда собрался на площади. Даже осенняя погода не стала помехой. Более сильного волнения я не испытывал никогда: стоял перед своими земляками и не видел их лиц. Что же я такое сделал, что они собрались здесь? Но, кажется, не смог, выступая тогда, высказать и доли того, что чувствовал к людям, которые меня воспитали, учили жить примером своей жизни: тяжелым трудом на полях, беспримерным мужеством, защищая свою Родину. Все дали мне они, родные, близкие и внимательные земляки. Они же и избрали депутатом Верховного Совета БССР.

Помню, как январским днем 1980 года я получил из района две телеграммы: от тружеников колхоза «Победа» и от рабочих деревообрабатывающего комбината. В телеграммах сообщалось, что коллективы этих организаций выдвинули меня на своих общих собраниях кандидатом в депутаты Верховного Совета БССР, просили дать согласие баллотироваться по 89 Крупскому избирательному округу.

Посоветовался в политотделе Центра подготовки космонавтов, что надо делать в таких случаях. Признаюсь, много думал, прежде чем отправил телеграмму, в которой давал своим землякам согласие. И вот в канун выборов состоялись встречи с избирателями. На этих встречах я получил много наказов и понял, что оправдывать звание народного избранника будет нелегко. Среди многих наказов был один, выполнить который, казалось, будет не под силу. Избиратели дали наказ: помочь построить в районном центре Крупки больницу и поликлинику. Вопрос этот уже долгие годы не мог решиться. По словам секретаря райкома партии, вышестоящие организации несколько раз обещали помочь в строительстве, но дело с места так и не сдвинулось. Чтобы решать подобные вопросы, надо было владеть процессом организации строительства таких крупных объектов, получить хорошие консультации, определить, с чего начать. Большое понимание я встретил в Центральном Комитете Компартии Белоруссии. Петр Миронович Машеров поддержал меня и словом и делом. Председатель Совета Министров республики Александр Никифорович Аксенов тоже активно помогал решить этот вопрос. Когда составлялся план на пятилетку, казалось, что все будет хорошо, больницу начнут строить в 1981 году. Получив заверение, я поспешил обрадовать своих избирателей. Но радоваться было еще рано. Через несколько месяцев начались межведомственные тяжбы: не могли решить, кому финансировать коммуникационный коллектор, инженерные сооружения. В Крупках — поселке городского типа — теплоцентрали не было, инженерные сооружения коммуникационного плана отсутствовали. А без них больница — не больница. А вскоре и новое неприятное известие: выделенные для больницы деньги переданы Госпланом республики в другой район будто бы на более острые нужды. Какие такие нужды могут быть более острыми, чем здоровье людей, мне трудно было понять. Поэтому я срочно выехал в Минск. Хождения по инстанциям не давали результатов. Снова пошел к Петру Мироновичу Машерову. Он внимательно выслушал меня, стал тут же разбираться. Было видно, что его пытаются убедить в непоправимости положения. Был момент, когда Петр Миронович согласился отложить начало строительства на два года — перенести на 1983 год. Я понимал, что стоит с этим согласиться, и больницы в районе не будет. Что можно было предпринять? Я сказал тогда товарищу Машерову, что возвращаюсь в район и подаю заявление о снятии с себя полномочий депутата, потому что люди больше не поверят ни одному моему слову. Ожидал, что Петр Миронович начнет отчитывать за несерьезность и горячность, однако этого не случилось. Он снова созвонился с Председателем Совета Министров, пригласил к себе ответственных работников Госплана республики. Тогда, сидя в кабинете первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии, я думал: а не назойлив ли я? Может быть, пользуюсь особым отношением к себе, летчику-космонавту СССР и Герою Советского Союза? Что же делать? Уйти? Но кто же тогда решит этот вопрос? Какой же я буду депутат? Волнение мое было необоснованным. Петр Миронович Машеров и не думал упрекать меня за настойчивость. Наоборот, он сделал все, чтобы помочь моим землякам. К исходу дня вопрос о строительстве больницы в районе был решен. Деньги, отпущенные на ее строительство, были возвращены. Провожая меня, Петр Миронович сказал: