Роковая любовь

Виктор упрекнул себя за трусость, но он не мог сразу объявить матери, что ей предстоит развестись и покинуть дом. По крайней мере, он заставил себя выдержать ее взгляд и даже нарисовал на лице некое подобие ободряющей улыбки.

– Значит, это ты нашел тот старый блокнот...– обронила она.

Считала ли она его в какой-то степени ответственным за то, что произошло? Виктор хотел спросить ее, почему она не уничтожила этот блокнот еще тогда, тридцать лет назад, но вопрос так и не сорвался с его губ. Если он начнет расспрашивать ее, получится, что он ведет себя, как следователь.

– Ты, конечно, прочитал все до конца?

Он не ожидал этого вопроса, считая его риторическим. Он не только прочитал все до конца, но и перечитал много раз, вмешавшись таким образом в личную жизнь матери.

– Да, мама.

– Значит, ты знаешь, сколько я вынесла, когда твой отец уехал с этой потаскухой! – бросила она озлобленно.

Он ощарашено молчал, открыв в ее взгляде выражение, которого никогда не видел раньше. Убийство соперницы ничуть не успокоило ее. Несмотря на столько прошедших лет, она все еще испытывала ярость.

– Тебя шокировало это слово, Виктор? Когда она обольстила твоего отца, он был женатым мужчиной, он был отцом семейства!

– Это все в прошлом,– пробормотал он.

– Для тебя, конечно, это ничего не значит. Но я была так несчастна, как никому не желаю на свете. Мой муж был для меня всем! Всем... Он значил для меня больше, чем кто-либо другой, больше, чем ты и твой брат, прости, что говорю это тебе. Не знаю, представляешь ли ты себе хоть отдаленно, что такое настоящая страсть? В тот день, когда Марсьяль попросил моей руки, я стала совершенно другой. И я посвятила ему жизнь. Ты это понимаешь?

– Мама...

– Мама, мама, я только это и слышала! А мне хотелось слышать «дорогая», «любовь моя», но твой отец называл меня только по имени и таким холодным голосом...

Виктор остро почувствовал ее горечь. С тех пор как она начала говорить, он узнал другую женщину, не имевшую ничего общего с их матерью. Это так его растревожило, что он не находил себе места.

Ему хотелось бы, чтобы мать замолчала, но она безжалостно продолжала:

– Когда он наведывался в Рок, чтобы подписать чеки, а заодно и ваши дневники, он так торопился назад! Я видела, как он, обжигаясь, пьет кофе, чтобы поскорее отделаться! Он говорил с вами о своем побочном сыне, но ни ты, ни Макс, казалось, не испытывали ревности. А я же просто сходила с ума... Ты представляешь, он жил в совсем маленькой, невзрачной квартирке! Когда я приехала туда, я не поверила своим глазам. Он... Там! Его место было со мной, с вами!

Она не осуждала себя, ничего не объясняла. Ее уверенность не была поколеблена, очевидно, она ощущала себя абсолютно правой. Избавившись от Анеке, она сотворила правосудие.

– В конечном счете, благодаря мне мы обрели нормальную жизнь.

– Нормальную? – воскликнул Виктор непроизвольно.– Но, мама, ведь он был доведен до отчаяния!

Она пронзила его таким взглядом, что ему захотелось провалиться сквозь землю. На ее возбужденном лице не было и следа смирения. С ошеломляющим коварством она сделала Марсьяля своим пленником и даже не брала в расчет, что он может от этого страдать.

– Он получил, что хотел. Он вернул себе нотариальную контору, которую упустил, посвятив ей столько сил. В Каоре он был никто, здесь же он опять стал важной персоной. Я занималась им, я воспитывала Нильса вместо него, и я же закрывала глаза на все его проделки! Он такой, ничего уж тут не поделаешь, обыкновенный бабник...

Ее голос дрогнул на последнем слове, и ей пришлось сглотнуть, чтобы продолжать:

– Но я знала, что теперь он никогда не уйдет! И поскольку он оставался здесь...

На этот раз, внезапно смешавшись, она умолкла надолго. Дошло ли до нее, наконец, что Марсьяль никогда больше не вернется к ней?

Она нервно встала и направилась к гардеробной.

– Я соберу чемодан. Ему нужна одежда на.... На сколько времени?

Похоже, у матери не осталось иллюзий на этот счет, Виктор понял это, заметив, как у нее дрожит подбородок.

– Ну, Виктор, скажи же мне,– попросила она умоляющим голосом.

Ложь ни к чему не приведет, она знала ответ заранее, но ему стало больно за нее. Едва слышно он сказал:

– Отец не вернется.

Она не шелохнулась, но плечи ее разом ссутулились.

– А... И на твой взгляд, это... окончательно?

Виктор чувствовал себя измученным, исполняя миссию посланника. Почему именно ему выпало нанести ей сокрушающий удар? Потому что они с Максимом помешали отцу сделать это самому?

– Думаю, да,– сказал он, вздыхая.– Он также говорил о разводе и о продаже дома.

На этот раз она так побледнела, что он привстал, но Бланш остановила его жестом.

– Нет, не вставай, сейчас пройдет.

Виктора охватила жалость, но... не более. Разумеется, ему было жаль ее, но он не бросился к ней, чтобы подхватить ее на руки. Матери удалось сделать так, чтобы ее никто не любил?

– Ты в Роке много что забыла,– сказал он сдавленно.– Кое-какие вещи, которые...

Он замолчал, не в силах уточнить. Да и зачем ей перечислять прочие доказательства? Не будь он таким любопытным, ничего бы и не произошло. Но должен ли он чувствовать за собой вину? Еще мгновение, и он проклянет себя за то, что вытащил на поверхность ее прошлое.

Бланш молча зашла в гардеробную. Он слышал, как она открыла дверцы и перебирала вешалки. Появившись в спальне, она бросила чемодан на кровать позади него. Потом она еще несколько раз приносила то стопку сорочек, то брюки, то связку галстуков. Чемодан быстро наполнился, и она вытащила другой.

– Я помогу тебе,– решил Виктор, который уже не мог безучастно сидеть и смотреть на все это.

Нижнее белье, обувь, свитера, пижамы: она, казалось, не упустила ничего.

– И куда же я денусь, если Марсьяль продаст дом? – вдруг спросила она.

– У тебя есть время. Отец не оставит тебя без средств, и потом мы здесь, Макс и я.

Он был вынужден предложить ей это, однако он не мог взять ее на содержание на целый год.

– Вы, должно быть, оба осуждаете меня...

– Я не сужу тебя, мама!

– Ты ведь так любил свою Лору, может быть, тебе удастся меня понять.

– Не знаю,– ответил он откровенно.– Это трудно. Она вдруг внимательно посмотрела на него.

– А все-таки мне легче оттого, что он теперь все знает,– призналась она вдруг.– Знает, что я могла сделать ради любви к нему. Другая женщина, возможно, забыла бы, но не я, я слишком его любила. И до сих пор я не знаю, сумею ли жить без него. Для меня это не... немыслимо.