Роман с куклой
Шрифт:
– Дневник Гуляева – фикция, миф! В этот дневник уже давно никто не верит!
– Э-э, как видите, нет… Да вы читайте, читайте!
Михайловский пробежал глазами пожелтевший лист с едва проступавшими на нем буквами. Сердце сначала замерло, словно перестав биться, а потом заколотилось с удвоенной силой. Пепеляев требовал принять меры против Гуляева, ведшего, по его выражению, «возмутительные и провокационные записки, кои могут послужить нашим противникам». И далее: «Следует немедленно разобраться с этим поповичем!»
– Елки зеленые… Значит, дневник Гуляева действительно
– Да! И его пока никто не обнаружил, – торжественно произнес старик. – Кто найдет дневник прапорщика Гуляева, тот раскроет тайну «белого» золота. Кстати, почему Пепеляев называет его поповичем?
– Потому что Гуляев был сыном священника, вот почему… – пробормотал Михайловский. – Но где же искать этот дневник?
– О, это уж ваша задача!
Михайловский потер виски:
– Ладно, Игнат Поликарпович, мне пора. Всего вам доброго!
Михайловский попрощался с ним, позвонил Еве и обещал, что за ней заедет.
Было уже совсем темно, холодный осенний ветер гнал опавшие листья вдоль дороги. Беседа со стариком, с одной стороны, подала новую надежду, но, с другой – так ничего и не прояснила.
…Ева выбежала из освещенных дверей, упала на сиденье рядом с мужем.
– Господи, Данечка, как я по тебе соскучилась! – засмеялась она.
Михайловский каждый раз поражался тому, как красива Ева.
– Ну что ты такой мрачный, а?..
– Ева… Ева, ты ведь не предашь меня, да? – неожиданно спросил он.
– Что за глупости! – отмахнулась она. – Поехали лучше к Сазонову… Да, был ли толк в твоих расследованиях?
– Как сказать… Будущее покажет, – неопределенно ответил Михайловский.
Николай Ильич жил в одном из сталинских домов на Ленинском проспекте.
– Даниил, Ева! – встретил он гостей с распростертыми объятиями. – А я жду, жду… Ну разве можно так опаздывать?
Михайловский много раз был здесь и уже давно привык, что в бестолковой квартире его бывшего однокурсника, а ныне – депутата и председателя одной из партий – всегда шумно и толпится множество самого разного народа. Но в этот раз его ошеломило то, как все стали пялиться на Еву. Везде и всегда на нее смотрели – наверное, надо бы уже привыкнуть к этим восхищенно-умильным мужским взглядам, которые преследовали его жену.
– Даниил, Ева, познакомьтесь – это Вадим Панов, товарищ по партии… Вадим недавно выдвинул предложение – лишать гражданства всех женщин, которые выходят замуж за иностранцев!
– А как же равноправие? – возмутилась Ева. – Мужчин тоже надо его лишать – тех, которые на иностранках женятся…
– Па-азвольте, я вам сейчас объясню свою позицию… – заблеял Панов.
– Вадик, ты не на собрании!
– Товарищи, минутку внимания…
– Ева, Даниил, прошу сюда!
Сазонов разлил водку по рюмкам.
– Штрафная…
– Ильич, нет, я за рулем! – отказался Михайловский. – И Еве тоже не наливай.
– А нашей прекрасной Еве – вина… Какого пожелаете – испанского, французского? – суетился вокруг Евы Панов.
Она наклонилась к его уху и что-то прошептала. Вадим Панов выслушал – и с кислой физиономией сел обратно. «О, моя женушка прекрасно расправляется с теми
кавалерами, которые ей не по вкусу… – машинально подумал Михайловский. – Но что будет, если очередной воздыхатель не вызовет в ней отторжения?»Почему он постоянно думал об этом все последнее время, Михайловский не знал. Может, потому, что Ева все больше и больше нравилась ему? Принято считать, что страсть со временем затихает, что после медового месяца в супружеской жизни наступают стабильные и размеренные будни – но третий брак известного беллетриста Михайловского подчинялся каким-то другим законам. Чем дальше, тем сильнее была власть Евы над мужем. И тем страшнее было потерять Еву, потерять ее любовь…
– …поправку приняли только в третьем чтении!
– Ну и что, приняли же!
– Ева, только не говорите нам, что не имеете никакого отношения к модельному бизнесу…
– Какой еще модельный бизнес, когда у меня рост метр пятьдесят пять!
– Даниил Петрович, как вы могли скрывать ото всех свою жену, это ж просто безобразие…
– …так вот, надо бороться с пением под фонограмму. Пусть указывают на афишах – дескать, поем не вживую! – и не позволять этим звездулькам обирать публику.
– Очень, очень хорошая мысль!..
– Даниил Петрович, не подпишете мне книгу?
– Пожалуйста. Как ваше имя?
– Анфиса Пряникова. Я на одном телеканале веду передачу…
– Господи, всю жизнь был уверен, что писатель Михайловский – это псевдоним, а под ним скрывается группа литераторов…
– …эмигрировавших из Таджикистана! Знаем-знаем… Но вот я перед вами, живой и настоящий! – захохотал Михайловский. – И фамилия у меня настоящая, а никакой не псевдоним!
Сазонов разложил на столе свои детские фотографии и тем вызвал еще большее оживление среди гостей.
– Ильич, ты ли это? А штаны-то твои где?
– При чем тут штаны… Граждане, наш драгоценный либерал, оказывается, в пионерах ходил!
– Анфиса, Анфиса, припрячьте одну из фотографий, потом в эфире их покажете…
– …а вы, Ева, что об этом думаете?
– Я? Я думаю, что Николай Ильич и в детстве был очень фотогеничен.
– О, Ева, я вам сейчас ручку поцелую… Даниил, у тебя чудесная жена!
Стоял шум, гам. Безудержное, бессодержательное веселье – на следующее утро и не вспомнишь, над чем смеялись вчера. Михайловский все-таки выпил «штрафную», и от рюмки коньяка ему стало жарко. Он скинул с себя пиджак. Он не сводил глаз с Евы. Он злился и тосковал. Он ненавидел себя.
После полуночи гости стали постепенно расходиться.
– Даня, ну хоть ты-то меня не бросай… Ева, скажи ты своему мужу! – взмолился Сазонов.
Ева села рядом с Михайловским, прижалась к его плечу щекой – молча, не говоря ни слова.
– Ты устала? – шепотом спросил он.
– Нет. О чем ты все время думаешь?
– О новом романе – вот о чем он думает! – услышал ее слова Сазонов. – Данька, дописал ты его? О Колчаке он будет, да?..
– Да. Я почти закончил его.
– А золото? – вдруг вскинулся Вадим Панов, который до того дремал в мягком кресле, выпив изрядное количество горячительного. – Где золото?